Ознакомительная версия.
Итак, я с ними попрощалась. Они стали извиняться за беспокойство. Я обошлась с ними как можно ласковее, объяснив, что нет никакого беспокойства. В такое трудное время все должны работать для Родины, и грех не помочь тем, кто нуждается в нашей помощи. Будем все вместе работать, тогда все будет хорошо. По лицам баб было видно, что они не только довольны, но успокоены и вполне доверяют моим словам.
Оставшись одна, я долго думала об этих семьях и о том, как им помочь. Решила, что временная денежная помощь им была бы ни к чему. Их много, и сколько бы ни жертвовало наше общество, оно не сможет содержать всех. Значит, нужна какая-нибудь постоянная работа, но пока надо быстро помочь.
Села и написала чувствительную статью в местную газету «Виленский вестник». В ней просила патриотов – владельцев дровяных складов помочь нуждающимся несчастным женам запасных и прислать дров, кто сколько может, ко мне, на наш большой двор. Статейка имела блестящий результат. Спустя день-два весь наш двор и даже подъезд к дому были, в полном смысле, завалены дровами. Хорошо, что мы жили в тупике, и можно было так сделать. Ночью приставленные к парадной двери часовые невольно охраняли и эти дрова.
Господь помог мне, послал в мой комитет двух особенно ценных и дельных помощников – двух священников – отца Александра Соболева и о[т]ца Петра.[130] Его фамилию, к моему сожалению, я никак не могу вспомнить. Такая досада! Это были честнейшие, добрейшие, сердечные люди! Работали оба не покладая рук, без устали, очень успешно и умно! Пусть Господь воздаст им за это святое дело сторицей. Оба имели приходы на окраинах города, там, где ютится беднота, и многих из тех, кто нуждался в помощи нашего комитета, знали в лицо.
Мы решили взять у интендантов большой подряд на пошив солдатского белья и белья для госпиталей. Работа простая, незатейливая, и каждая женщина, жена запасного, сумеет сшить такое белье. Оно шьется быстро, и этим можно много заработать. Вполне достаточно, чтобы прокормить себя и детей. Радости моей не было границ! Господь помог! Как приятно работать, имея результат, и какой результат!
Вскоре в газете появилось еще одно наше объявление. Мы просили у владельцев магазинов материал на белье и одежду для семей запасных, ушедших проливать свою кровь за нашу безопасность. Результат был не меньший, чем в первом случае. Мою огромную гостиную просто завалили необходимым материалом, и она напоминала мануфактурный магазин.
Оба священника – мои помощники раздали и дрова, за которыми по спискам приезжали бабы на санках, и материал. Помогавшие мне дамы заботливо разрезали его для нуждающихся на куски. Радости у бедняков не было конца. Получив быструю и обильную помощь, жены запасных воочию убедились, что о них заботятся и их жалеют. С этим огромным делом я никогда бы одна не справилась.
Наконец, от интендантов мы получили заказ на белье. По правде говоря, помогло то обстоятельство, что я была женой командующего армией. Одного из священников отрядили в Варшаву для большой закупки ниток, тесьмы, пуговиц, т. е. приклада для белья. На фабрике все продавалось несравненно дешевле, да и нам сделали большую скидку, так как знали цель покупки. Виленский магазин «Зингер»[131] дал напрокат бесплатно много машинок для организации мастерских. Работницы, имевшие машинку, могли брать работу на дом, те же, у кого ее не было, работали в мастерской. Многие частные лица также дали свои машинки для наших мастерских.
И вот работа закипела. Дамы кроили и давали шить уже скроенное, т. к. белье надо было сдавать по известной форме. Трудно вспомнить, какое огромное количество белья вышло из наших мастерских. Кто работал, тот был сыт. Все работавшие в мастерских имели особый входной билет, чтобы не было никаких злоупотреблений. Те, кто брал белье на дом целыми партиями, оставляли нам в залог свой паспорт. Это была единственная гарантия, что белье нам возвратят готовым. Не было ни одного случая пропажи белья, и это приятно вспомнить.
Мастерскими заведовали оба названных выше священника. Они же нашли помещение для мастерских в пустовавшем здании депо железной дороги. Оно было светлым, удобным, большим и, главное, – недалеко от окраины, поэтому работницы тратили немного времени, чтобы посетить его или получить там работу. Дорога бесплатно дала нам это помещение.
Работа шла очень быстро, ежедневно шились целые груды белья. Правда, работающих была уйма. Работали до последней возможности, пока не пришлось покинуть город. Прощание мое с комитетом и с женами запасных было трогательным и сердечным. Все мы плакали. Мне поднесли чудный образ Христа Спасителя византийского стиля. Где теперь этот образ?! К сожалению, все погибло. Все пришлось оставить и бежать из России, спасая свою жизнь. От нашей семьи осталась только половина – я и моя младшая дочь. Это все, что сохранилось от прежней жизни.
Потерять Отечество тяжело! Пройдут годы, нас, может быть, уже не будет, но останется молодежь. Россия восстановится и займет среди европейских стран свое прежнее место.
Меня поражали выносливость, здоровье, трудоспособность и энергия мужа. Он поздно ложился спать и очень рано вставал. Никого не беспокоил, все приготовлял себе сам и рано отпускал прислугу, если у нас не было гостей. На цыпочках приходил спать в свою комнату и неслышно, как мышка, вставал. Поднимался тихо, осторожно, чтобы никого не тревожить, и не требовал никаких услуг… Всегда говорил, что успеет в могиле поспать, а теперь надо работать и работать!..
Совершал свой туалет сам, без помощи прислуги. Все делал быстро и бесшумно. Даже не пил своего обычного утреннего кофе или чаю, а одевался и уезжал далеко на верховую прогулку. Вскакивал на лошадь, обычно очень высокую, которую подводил к известному часу солдатик. Вестовому[132] говорил, где его встретить, чтобы принять ее. Муж не любил возвращаться верхом через город – жалел ноги лошади и не мог быстро ехать по камням. Поэтому всегда оставлял ее вестовому, ждавшему за городом в условленном месте. Домой генерал шел пешком или ехал на извозчике.
После загородной прогулки он возвращался веселым и жизнерадостным. Много десятков верст проскакал – и как ни в чем не бывало. Принимал свою обычную ванну, делал несколько гимнастических упражнений со спиральной пружиной и гирями и только тогда выпивал в столовой чашку кофе – свой первый завтрак. Я вставала поздно, позже детей, и муж пил свой кофе в одиночестве. Потом он уходил в кабинет заниматься или принимать доклады, или шел пешком в штаб решать военные дела. Вообще он никому в доме не мешал жить, и все пользовались свободой.
Только завтракали и обедали всегда вместе, как священнодействовали. Никто и никогда не вздумал опоздать хотя бы на пять минут. Это уже была традиция. Все были нарядно одеты, а дети – с тщательно вымытыми руками. Им запрещалось разговаривать за обедом – только старшие дети могли отвечать на вопросы, если взрослые их о чем-либо спрашивали. Дети и гувернантки не присутствовали лишь на больших званых или парадных обедах, тогда им накрывали отдельно, в другой комнате.
Дома генерал никогда не говорил о делах и запрещал обсуждать их во время обеда или завтрака в столовой или на званом парадном приеме. Считал это недопустимым. Шутя, говорил тем, кто не знал об этом его обыкновении, что довольно разговоров о делах в штабе и в кабинете, а в частной жизни и, особенно при дамах, надо все это оставить. Дамам эти разговоры неинтересны, а прислуга может разнести то, что не следует разносить, да еще и извратить по своему недоразумению. Нужно помнить, что всюду могут быть шпионы. Мы живем почти на границе Германии, а у них шпионаж поставлен очень высоко. Следует быть осторожными всегда и во всем и помнить, что не сегодня-завтра у нас будет война с немцами.
Мой муж не раз возмущался неосторожностью военного министра Сухомлинова, вечно болтавшего о военных делах на своих званых обедах. О том же, что у него вертелись разные проходимцы и нерусские люди, знал весь Петербург. В отличие от многих, мой муж не приписывал Сухомлинову предательства. По его мнению, военный министр просто был неглубоким человеком, легкомысленным и безответственным. Он сибаритствовал, забавлялся своим положением и влюбленностью в свою еще молодую жену.[133] Это и составляло весь интерес его жизни. Он никогда не думал о близости войны, не думал о готовности войск, о снаряжении и прочем, не интересовался нововведениями в других армиях и безразлично относился к германской армии.
Моему мужу нередко доставалось за то, что он знакомил войска Виленского округа с нововведениями в германской армии. Муж мой считал это необходимым, знал, что война неизбежна, и надо знать своих противников, все нововведения и способы воевать, практиковавшиеся в Германии. Как же побеждать, если не знаешь врага? Опять повторить Японскую кампанию, когда думали, что шапками закидаем? Энергичному и боевому генералу было тяжело находиться под началом черепахи и бонвивана[134] Сухомлинова, но все-таки мой муж делал свое дело и находил способы реализовать свои идеи. Министр же часто делал ему неприятности и враждебно к нему относился.
Ознакомительная версия.
