С. А. Толстая начала писать свои воспоминания, которым она сама дала название "Моя жизнь", 24 февраля 1904 года. Она не успела закончить свой обширный труд, хотя продолжала работать над записками и после смерти Толстого в 1910 году; к декабрю 1915 года они охватывали годы с 1844 по 1901 год. Последние девять лет жизни с Толстым остались недописанными.
и хозяйстве, умели находить время и для веселья. Про это лето я писала племяннице Варе Нагорновой: "Лето мы провели очень весело и хорошо. Какое было жаркое, чудное лето, и все шло у нас так ладно, дружно, здорово". Сестра Таня и дочь моя Таня особенно умели сами веселиться и всех воодушевлять. Прекрасный голос сестры доставлял нам всем немало наслаждения, когда мы собирались по вечерам в нашей большой зале. Пели мы все и хором в то время, как Лев Николаевич играл с кн. Леонидом Дмитриевичем Урусовым в шахматы или беседовал о религиозных вопросах. Как это все уживалось -- не знаю, но жизнь шла весело, дружно и содержательно. Я уже не любила своего уединения с любимым мужем, как прежде, я любила развлечение, веселое оживление молодежи, общество любимых мною людей. Я даже выучилась тогда игре в винт, в карты, которые прежде в руки не брала. А то, бывало, приедет князь Урусов, сядут на весь вечер играть и муж, и сестра, и князь, и мне одной скучно. Чтобы быть с ними в общении, я выучилась игре в карты. Слишком я натерпелась в жизни от уединения, и слишком далеко уходил Лев Николаевич от меня душой, чтобы я могла вновь охотно предаваться уединенной жизни. Притом так весело, содержательно было общение с князем Урусовым, и так хорошо относился он ко мне и всей моей семье. 1880. КОНЬКИ К концу октября и началу ноября опять начались наши веселые катанья на коньках. Я ничего так не любила, как это упоительное, плавное движение по льду, особенно, как это было в ту осень, когда весь большой пруд замерзал, и можно было еще без снега, носиться по всему большому пруду на коньках. Катались все: и мы, родители, и педагоги, и все дети, и приезжавший часто к нам Урусов. Веселые и возбужденные мы приходили домой и с новыми силами принимались за занятия. Мы не только бегали на коньках, но мы на коньках играли в горелки, плясали кадриль, мальчики прыгали через барьеры, перегонялись и очень веселились. 1881. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В ЯСНОЙ ПОЛЯНЕ. ПЕРЕЕЗД С грустью доживали мы свои последние дни в Ясной Поляне. Дети ходили прощаться и с любимыми местами, и с дворовыми, и крестьянскими людьми, и детьми. Понемногу начали укладываться: сколько нужно было соображений, какие везти в Москву вещи, книги, игрушки, платья и т. д. Дети уже почти не учились, были в большом волнении и меняли настроение: то пленяла их новизна городской жизни, то огорчала разлука с старой привычной обстановкой. Поступила новая англичанка miss Carrie, рыжая и добродушная особа. Дети привыкали к ней плохо, и это осложняло мне заботы о них. Наконец, 15-го сентября, назначен был наш отъезд. Об этом отъезде я пишу сестре своей, Татьяне Андреевне Кузминской, следующее: "Уложились мы, собрались, встали в восьмом часу и, напившись чаю, двинулись в Тулу на курьерский. Мне нездоровилось, было уныло, грустно, многие плакали, провожая и уезжая. Сели мы в коляску и карету и двинулись; Левочка верхом, а Сережа, Илья и Иван Михайлович накануне вечером уехали с людьми. В Туле нас провожали Урусов, Кислинские и супруги Бестужевы". Ехали мы во втором классе, было жарко, суетливо с разогреванием бульона и едой для детей. Помню какой-то туман был в голове от утомления, а чувств не осталось никаких. Въезжаем в Москву, в город, и первое впечатление -- громадное зарево пожара на Никольской. Сгорело много в ту ночь; убытки считались миллионами, и тяжелое чувство вызвала тогда в нас эта огненная картина пожара, с огненным небом, бегущей и кричащей толпой, летящими во весь дух пожарными. Приехали в Денежный переулок, в дом Волконского39. Встретили нас там брат Петя с женой Ольгой. Все было приготовлено: и чай, и холодный ростбиф, и постели всем; все было освещено, все обдумано. Дом похвалили, но несмотря ни на что, все сразу поверглись в уныние и все легли спать с какой-то непобедимой тоской в душе. И вот совершился этот большой, значительный перелом всей нашей жизни, и началась новая, непривычная и более тяжелая во всех отношениях, городская жизнь. Часть IV 1881. ПЕРОВ И ШКОЛА ЖИВОПИСИ ДЛЯ ТАНИ Жизнь понемному налаживалась. Желая совершенствовать способности дочери Тани по живописи, Лев Николаевич пригласил к нам художника Перова. Он сказал, взглянув на Танины работы, что способности у нее несомненные, и назначил ей приехать к нему на пробный урок. Когда она приехала к нему на квартиру, кажется, там же, в Училище живописи и ваяния на Мясницкой, он сразу дал ей копировать головку, что она быстро и хорошо исполнила. После этого она поучилась сперва у Перова, а потом подано было прошение в Училище, и Таня поступила туда ученицей и ездила почти ежедневно. Она была страшная шалунья, смешила весь класс, баловала и пугала Льва Николаевича своей неудержимой живостью и шаловливостью. И вот раз сам Лев Николаевич повез Таню в Училище и присматривался к взрослым ученицам. Среди них была уже сравнительно довольно пожилая дама, оказавшаяся Варварой Ивановной Масловой, страстно любившей живопись и занимавшейся ею с увлечением... Только с годами я поняла, какое высокое значение имела эта чудная семья Масловых, и люблю и уважаю их до сего времени более всех бесчисленных людей, которых я встречала в своей жизни. Вот этой-то милой Варваре Ивановне поручил Лев Николаевич свою юную шалунью Таню, и она не только добросовестно присматривала за Таней, но потом ласкала ее, звала к себе, и Таня охотно посещала их дом, который был в некотором роде центром всякого искусства. Друзьями Масловых были и художники (Маковский и его семья), и музыканты (Танеев, Чайковский, товарищ по правоведению Федора Ивановича Маслова, Аренский и другие), и много лучших, порядочных людей. Мало-помалу все втянулись в свои занятия. Про Сережу я пишу, что он много играет, ходит в университет и сияет удовольствием40. Товарищами его по университету были молодые графы Олсуфьевы, на всю жизнь потом оставшиеся нашими друзьями; потом князь Георгий Львов, богатый купец Савва Тимофеевич Морозов и другие. Семья графов Олсуфьевых имела большое влияние на Сережу. У самой графини Анны Михайловны был какой-то особенный культ к науке и университету. Ее посещали постоянно самые выдающиеся профессора, которых мы там часто встречали: Усов, Максим Ковалевский, Иванюков
