в университете. Мой трогательный ответ произвел очень сильное впечатление на всех членов комиссии.
Меня наняли в тот же день.
Если кто-то в семье трагически погибает, иногда жизнь его близких становится полнее. Джерри оставил мне не только замечательные воспоминания о нашем детстве и о многих прекрасных моментах взрослой жизни. Он защищал своего «братика», учил меня и служил примером. Но еще Джерри, сам того не ведая, следующие 24 года помогал мне стать хорошим учителем.
Дни похорон – и то, как я после них повел себя на занятии, – показали, что я живой человек, который умеет слушать, и учитель, который всегда старается наладить связь со своими студентами.
Я больше никогда не притворяюсь и всегда веду себя искренне. За это я буду всегда благодарен моему брату Джерри.
Роберт Дж. Брейк
Правильно говорят, что могилы – это следы ангелов.
Генри Уодсворт Лонгфелло
Ястояла у совсем свежей могилы своего мужа.
– И что мне теперь делать? – спрашивала я саму себя в сотый раз.
57 лет, прожитые вместе, нельзя просто так отмести в сторону, будто их никогда не было. У нас были дети и бесконечные воспоминания, мы строили планы на будущее. Что же мне делать остаток жизни? Как он мог меня покинуть? У меня больше не было сил плакать. На смену душераздирающей печали пришла злость. У нас были незаконченные дела. Неразрешенные споры. Вопросы без ответов. Невыраженные чувства. Несовершенные поездки. Недостаточно раз сказанные слова «я тебя люблю».
– Как ты мог уйти от меня, когда жизнь только-только наладилась?! – прокричала я.
– Это вы мне? – спросил голос у меня за спиной.
Я немедленно замолчала. Очевидно, мой разговор с мужем немного вышел за рамки, и теперь его слышали все вокруг. Я обернулась. Через два ряда могил позади меня на корточках сидел мужчина. На нем были джинсы, футболка с длинным рукавом, старая потрепанная шляпа и грязные кожаные перчатки.
– Нет, – ответила я слегка повышенным тоном. – Я просто… э-э… говорила с… эм-м… со своим мужем. Простите, что потревожила. Я не поняла, что говорю вслух, – закончила я тихим извиняющимся голосом.
– Ничего страшного, – ответил мужчина, вставая на четвереньки и начиная стряхивать грязь с могильного камня. – Я и сам часто так делаю, только дома и в одиночестве.
Он склонил голову, возвращаясь к своему занятию, а я снова переключила внимание на могилу мужа. Настроение пропало. Теперь я говорила не со своим мужем, а с кучкой земли. Я сунула букет цветов, который привезла с собой, в металлический контейнер, торчавший из верхушки могильного камня, и, не оглядываясь, пошла к машине.
– Глупая баба! – сказала я самой себе, отъезжая от кладбища.
Заворачивая за угол, я оглянулась назад, проверяя, смотрит ли на меня тот мужчина. Он не смотрел.
Следующие несколько недель были наполнены трудностями: приготовить еду на одного, найти кого-нибудь, с кем можно поговорить, без конца звонить детям, напоминать себе спать на обеих сторонах кровати, чтобы матрас не перекосился.
В один прекрасный солнечный понедельник я поехала в продуктовый магазин, но невольно снова оказалась на кладбище. Подойдя к могиле мужа, я снова увидела того мужчину. Он поднял взгляд, снял шляпу и помахал ею мне.
– Смотрю, вы снова приехали. Я сегодня собирался почистить надгробие вашего мужа, а тут вы.
Я подошла к нему и протянула руку.
– Меня зовут Одри. Обещаю вам, сегодня я шуметь не буду. Чья это могила?
– Очень приятно, Одри. Я – Энтони, а это моя жена. Она оставила меня два года назад. Через два дня после ее смерти мне пришлось праздновать нашу 50-ю годовщину в одиночестве.
– Вы сюда часто приезжаете?
– Не так часто, как поначалу. Раньше я от одиночества ездил каждую неделю, но теперь могу и месяц терпеть, а то и дольше.
Я уселась на земле перед ним, скрестив ноги, и спросила:
– Вы не против, если я с вами минутку посижу?
– Конечно, сидите, – ответил Энтони, тоже усаживаясь передо мной и скрещивая ноги.
– Чем вы занимаетесь, когда не проводите время здесь? Как вы выдерживаете мысль о том, что впереди еще столько дней, которые придется прожить в одиночестве? Когда-нибудь станет легче?
Энтони вроде не смущала компания истеричной женщины, которая пристала к нему с расспросами на такие личные темы, так что я продолжила:
– Вы на нее не злитесь за то, что она ушла первой?
– А как же, – вздохнул он. – У нас было столько планов на мою пенсию, и мы бы все смогли успеть, если бы я не решил поработать на пару лет подольше. Она меня не дождалась. У нее нашли рак, и через три месяца ее не стало.
Мы с Энтони поболтали еще, и я уже собралась встать, чтобы уйти, как он сказал:
– В следующий раз, когда вы сюда приедете, может, потом попьем кофе и еще поболтаем?
Вскоре мы пили кофе на веранде небольшого кафе и проболтали несколько часов. Через неделю мы пошли ужинать, и тем же вечером вместе сходили в кино. Не спрашивайте, на какой фильм. Мне достаточно было того, что у меня появился собеседник, с которым я могла поделиться проблемами жизни в одиночестве.
Мы с Энтони чудесно проводим время вместе. Мы поем песни нашей молодости. Никто из нас не попадает в ноты, и от этого только веселее. Если один из нас не помнит слов, второй напоминает.
Мы держимся за руки, гуляем в парке, смеемся вслух и целуемся на прощание перед моей входной дверью.
Два престарелых человека, встретившихся на кладбище, разожгли свои молодые сердца и наслаждаются остатком жизни.
Я чувствую, что мой муж снова меня оберегает, и надеюсь, что жена Энтони за него счастлива.
Рут Смит
В темноте зарождается упрямая надежда на то, что, если ты будешь стараться и делать все правильно, вскоре наступит рассвет.
Энн Ламотт
Холодным декабрьским утром я сидела на кухне в квартире своей сестры, держа горсть таблеток в паре сантиметров от рта. Вокруг все было украшено гирляндами, мишурой и праздничными фигурками. Во дворе блестела огнями и шариками огромная елка, а мне хотелось умереть от тоски и одиночества. В детстве я думала, что рождественский сезон должен быть временем для счастья и радости. Но сейчас я чувствовала, что счастье и радость есть в чьей угодно жизни, только не в моей.
Все готовятся к Рождеству, стряпают праздничный ужин, дарят и получают подарки, а я сижу в
