— Может быть, Халдеев, Сухов и Каберов действовали не наилучшим образом, но они все же, как у нас принято говорить, связали боем вражеские самолеты, — ^. ' сказал Исакович. — Что же касается коммуниста Каберова, то мы знаем, с какой энергией он трудится на войне. Это, безусловно, смелый летчик. Непонятно только, почему командование бригадой придерживается обратного мнения. Нельзя не учитывать того, что в этом бою Каберов увидел вражеские самолеты. Он предупредил об опасности командира группы. Он первым атаковал «мессершмитты». Правда, из — за небрежного осмотра машины перед полетом он оказался в трудном положении. И все же, несмотря на полную невозможность сбросить подвесные баки, он начал набирать высоту, чтобы помочь товарищам, ведущим бой. Фашистский «мессершмитт» перехватил его и атаковал. И тут Каберов не спасовал. Он принял неравный бой. А это уже характер, товарищи, характер настоящего бойца. Но я хочу сказать о другом. Вылетать, как он вылетал вчера на это задание, недопустимо.
Комиссар обвел глазами самолет, под крылом которого шло наше собрание, провел ладонью по фюзеляжу.
— Готовиться к взлету и не надеть на себя парашют — это большой промах, товарищи! Сесть в кабину и не посмотреть, все ли в ней в порядке, — это второй промах. А уж думать, что виноваты во всех твоих бедах другие — это не знаю даже, как назвать. Не говорю уже о том, что летчик не привязался ремнями, что он не прогрел мотора. Вы помните, что мотор несколько раз обрезал на взлете. Но ведь от этого один шаг до катастрофы.
«Действительно, какой я все-таки болван, — подумал я, — сколько глупостей натворил одним махом!..» Мне было очень стыдно перед товарищами. Я обвел глазами собрание. У всех были серьезные, строгие лица, а у Исаковича в особенности.
— Предлагаю, — сказал он в заключение, — за нарушение инструкции по эксплуатации самолета И-16, за пренебрежение к парашюту, за никому не нужное бахвальство объявить коммунисту Каберову выговор. И еще: просить командование полка послать его на передовой аэродром с идущим туда звеном Багрянцева. Пусть он там нам делом докажет, что мы верим в него не зря.
— Правильно, верно! — послышались голоса.
У меня комок подкатил к горлу. А коммунисты уже единодушно проголосовали за предложение Исаковича. Верят, значит. Ругают и верят!
Когда собрание закончилось, первым подошел ко мне Сергей. Он сгреб меня в свои медвежьи объятия, да так, что я чуть богу душу не отдал.
— Ну как, теперь понял? Потом ко мне подошел Исакович:
— Ничего, главное — помни: кому много дано, с того много и спрашивается.
Как-то смущенно улыбаясь, глянул на меня майор Новиков:
— Ну, как? Ничего трепка? Небось «мессершмитт» так не лупил, как друзья? Что ж, правильно. На то они и друзья. Мне, помню, отец в таких случаях всегда говорил; «Кабы не любил, так и не побил».
Меня окружили Кирилл Евсеев, Володя Халдеев, Алексей Снигирев, другие товарищи.
Начальник политотдела ушел с собрания, не проронив ни слова. Позже, после того как я одержал в бою первую победу, он нашел меня в Низине, чтобы поздравить. Он сказал в тот раз немало добрых слов о партийном коллективе нашей эскадрильи, о комиссаре Исаковиче.
— А еще хочу признаться тебе. — Бессонов вдруг помрачнел. — Хотел я, брат, перед тобой сразу же, после собрания, извиниться. Была такая мысль, да гордыня, видишь ли, не позволила. Так что, ты прости меня, старика. Прости вдвойне — и за резкость, и за то, что сразу не повинился в ней.
Я сказал, что мне тоже было в чем повиниться, что коммунисты правильно критиковали меня. Бессонов еще раз потряс мне руку:
— Ну, иди, воюй!..
ЧЕРЕЗ СЕКУНДУ БУДЕТ ПОЗДНО
1 августа в Клопицы на охрану аэродрома уходило звено Багрянцева, в состав которого я был включен в качестве ведомого летчика. Наше молодое звено распалось, Алиез погиб, Соседин летал с Костылевым.
Прежде чем перебазироваться в Клопицы, мы должны были снова лететь с командующим, сопровождая его до Таллина. Генерал М. И. Самохин, оказывается, уже успел возвратиться из Эстонии и теперь вновь летел туда. Внутренне я весь сжался, когда Новиков произнес эти слова: «Сопровождать командующего». Но майор не стал напоминать о моем неудачном полете, Он всего лишь коротко объяснил Багрянцеву стоящую перед звеном задачу и, обращаясь ко всем нам, сказал:
В Таллине не задерживайтесь, светлого времени остается мало. Заправьтесь — и прямо в Клопицы. С рассветом придется дежурить.
Самолет ЛИ-2 опять, как и в первый раз, сделал круг над Низином. Теперь мы взлетели без спешки, пристроились и пошли. Самолет командующего как бы прижимался к земле. Зеленый, он был слабо заметен на фоне леса. Мы летели чуть сзади и выше ЛИ-2. Я волновался. Мне казалось, будто все оставшиеся на аэродроме смотрят мне вслед. Смотрят и говорят: «Смотри, Каберов, поручились мы за тебя, не подведи!..»
Каждую секунду ждал я встречи с фашистскими истребителями. До мелочей продумал различные варианты возможного боя. Но встретить противника так и не удалось. Сделав круг над островерхими крышами Таллина, мы приземлились, а самолет командующего пошел на остров Эзель. Стоя на аэродроме и глядя в небо, я все еще не мог успокоиться: признаться, мне так хотелось, чтобы в этом, именно в этом полете на нас напали истребители противника. Теперь-то уж я сбросил бы свои баки, и тогда — держись «мессершмитты»!..
Мы заправляли самолеты, когда к нам подошел человек в морской военной форме. Это был комендант аэродрома.
— Здесь все минировано, — сказал он Багрянцеву. — Ничего не трогать. Движение только по дорожкам, обозначенным флажками. С вылетом поторопитесь.
Комендант ушел так же стремительно, как появился. Мы переглянулись. Нетрудно было догадаться, что положение в Таллине тяжелое, что идет подготовка к эвакуации наших войск. Я окинул взглядом аэродром, его капитальные сооружения. Неужели все это взлетит на воздух? Еще один комендант с его неумолимой логикой.
Наскоро перекусив в столовой, мы снова поспешили к самолетам и вскоре покинули аэродром. Делая круг над городом, я отыскал взглядом шпиль таллинской ратуши с ее старинным флюгером, изображающим древнего воина. Прощай, Таллин! Прощай, Старый Томас! Когда-то мы теперь увидимся?
Час бреющего полета, и мы в Клопицах. Звено Ко — стылева, которое нам приказано сменить, готовится к возвращению на родной аэродром, Костылев, Сухов и Соседин сбили здесь несколько «юнкерсов» и «мессершмиттов». Обо многом могли бы они рассказать нам, но солнце уже на горизонте, а звено должно успеть засветло долететь до дому. Спрашивают, что нового в Низине. Мы сообщили им свежую еще и для нас самих новость: нашелся Ефимов. Оказывается, он, совершая над Псковом противозенитный маневр, оторвался от группы, взял неточный курс и в конце концов потерял ориентировку. Пытаясь восстановить ее, выработал все горючее и с остановившимся мотором произвел посадку на фюзеляж вблизи станции Ефимовской, к востоку от Тихвина, по дороге на Вологду. Техники побывали там, поставили на самолет новый винт, и Ефимов возвратился домой. Теперь он вместе с Алексеевым улетел на Эзель. Костылев развернул карту и, проследив по ней путь Ефимова, покачал головой:
