Но я была в Европе, на лежащей к западу от моей деревни земле, о которой мне рассказывал дядя, когда я была ребенком, и эти иностранцы знали мою историю! Все было для меня удивительно, я смущалась, не решаясь показать гордость, которую ощущала, просто находясь там, женщина среди других женщин этого огромного мира.
Вернувшись домой, я преисполнилась еще большего желания расширить нашу школу. Моя жизнь обретала смысл, когда я слышала стихи из Корана, но также когда я видела, как под деревьями Мирва-лы дети учат таблицу умножения и английский алфавит. А скоро у нас будут уроки географии и истории. Мои девочки, мои маленькие сестрички будут изучать те же предметы, что и мальчики.
Однако это мое существование шло как бы помимо меня. В действительности у меня не было никого, с кем я могла бы говорить откровенно. Я стала недоверчивой, неспособна была вернуться к прежней жизни — к искренности и спокойствию, веселости и безмятежному течению дней и ночей.
Разумеется, теперь электричество освещало вход в дом, звонил телефон. По правде говоря, он звонил не переставая, потому что меня часто спрашивали из организаций по защите прав человека и из средств массовой информации. И я должна была отвечать. Я постоянно нуждалась в помощи, чтобы осуществить мои планы, касающиеся школы, чтобы дать ей надежную крышу. Через год после драмы, в 2003 году, у меня самой уже не было для этого достаточно средств.
Однажды я услышала в телефонной трубке женский голос:
— Алло? Добрый день, здравствуй, Мухтар. Меня зовут Насим, я из соседней деревни Пирвала. Мой отец полицейский, несет охрану твоего дома. Хотела узнать, как у него дела...
Пирвала находилась в двадцати километрах от меня. Отец Насим был назначен в мою охрану, а ее дядя работал на канале в пяти километрах от нас. Она объяснила мне, что мы в какой-то степени родственницы, потому что наши теги принадлежат к одной семье и обе живут сейчас в Пирвале. Насим вернулась из Алипура, где она начала учиться — это тот город, в котором я впервые встретилась с понимающим судьей. А сейчас она изучает право в Мултане.
Я никогда не видела Насим, а она знала меня только по статьям в газетах. Я послала за ее отцом, чтобы он смог поговорить с ней, а тем временем мы с ней немного поболтали. Затем она позвонила во второй раз, но я как раз отправилась в путешествие в Мекку — мне посчастливилось осуществить это паломничество. Потом позвонила в третий раз, чтобы пригласить меня к себе. У меня бывало столько народу в то время, что я попросила ее приехать ко мне. Я и не предполагала, что Насим станет не только моей подругой, но и ценнейшим помощником. Она многое читала в газетах, и моя история интересовала ее с юридической точки зрения. В то время, в мае 2003 года, мое дело все еще находилось в апелляционной инстанции Верховного суда. Но если бы ее отец не служил в отделении, осуществлявшем охрану моего дома, мы никогда бы с ней не встретились. Насим была не из тех, кто навязывался, привлеченный моей «общеизвестностью».
С первой встречи Насим показалась мне удивительной женщиной. Совершенной моей противоположностью — активной, живой, не сомневающейся ни в людях, ни в словах, светлого ума и легкого языка. Она сразу сказала мне задевшие за живое слова:
— Ты боишься всего и всех... Если будешь продолжать в том же духе, не сможешь держать удар. Надо реагировать.
Она сумела понять, что я продолжаю держаться каким-то чудом. Мои силы в самом деле были на исходе. Мне потребовалось много времени, чтобы разобраться в некоторых вещах — в том, что говорили обо мне, что может произойти, если суд примет апелляцию семьи мастои. Я все еще опасалась их власти, их отношения ко мне. Полиция меня охраняла, правительство тоже, но Исламабад слишком далеко от Мирвалы... Еще ничего не было известно наверняка. Восемь мужчин клана мастои, находясь на свободе, всегда могут причинить мне зло. Мне случалось вглядываться в темноту, или вскакивать посреди ночи от лая собаки, или вздрагивать, завидев мужской силуэт: вдруг это враг, например кто-то, занявший место полицейского. Каждый раз, покидая дом, я была окружена четырьмя вооруженными полицейскими. Я затаивалась в такси, из которого выходила только вдалеке от Мирвалы. К счастью, мне не нужно было проходить через деревню: наша семейная ферма находилась при въезде, первый дом по дороге, ведущей к мечети. Но в моей деревне большинство домов принадлежало членам семьи мастои. А в местной прессе регулярно появлялись гнусные инсинуации. Я была «богачкой». Имела счет в банке! Я была разведенной, которой лучше бы вернуться к мужу. Мой бывший муж сам распространял ложь о моей жизни, утверждая, что я была «курильщицей гашиша».
Насим считала, что я стала параноиком. Я сильно исхудала, все время была встревожена. Мне надо было с кем-то доверительно поговорить. И вот я нашла такого собеседника. Я наконец решилась рассказать со всей откровенностью об изнасиловании, о зверстве, об этой варварской мести, разрушающей тело женщины. Насим умела слушать, уделяя мне столько времени, сколько нужно, и тогда, когда мне это было нужно. В развитых странах существуют специальные врачи, способные помочь женщине восстановиться, когда она пала ниже самого низкого. Насим говорила мне:
— Ты как ребенок, начинающий ходить. Это новая жизнь, ты должна начать все с нуля. Я не психиатр, но расскажи мне обо всей твоей прежней жизни: о твоем детстве, замужестве, даже о том, что тебе довелось пережить. Надо говорить, Мухтар, только путем высказывания можно заставить выйти наружу и плохое, и хорошее. Мы таким образом освобождаемся. Это как постирать грязную одежду: как только она стала чистой, ее без опасения можно снова надеть на тело.
Насим решила оставить занятия правом и изучать журналистику как вольнослушатель.
В своей семье Насим была старшей. Четверо ее братьев и сестер также учились. У меня тоже было четверо братьев и сестер. И тем не менее, хотя наши деревни всего в двадцати километрах одна от другой, жизнь у меня и у нее была совсем разная. Она могла сама решать свое будущее. Насим была активна, говорила громким голосом, и если ей было что сказать, не боялась никого. Даже полицейские перед домом, и те смотрели на нее с удивлением.
— Ты всегда говоришь то, что думаешь?
— Всегда!
Она смешила меня. Но и заставляла задуматься о том, что я переживаю внутри себя, не позволяя себе высказаться. Мое воспитание не допускало такого, меня останавливало длительное подчинение. Но у Насим были свои аргументы.
— Мужчины и женщины равны. У нас один долг. Я осознаю, что ислам дал превосходство мужчине, но у нас мужчины пользуются им для того, чтобы полностью подчинить женщину. Ты должна повиноваться отцу, брату, дяде, мужу, в конечном итоге — всем мужчинам деревни, провинции, всей страны!
