По сравнению со своими предшественницами, Анной Иоанновной и Анной Леопольдовной, Елизавета была сильной личностью. Народ ее любил. Те годы, на протяжении которых она для собственного развлечения общалась с простым народом, прежде всего с солдатами, послужили ей на пользу: в противоположность прочим недоступным властительницам, которых никогда не видали в лицо, ее хорошо знали, видели, как она ослепительно красива, Убедились в том, что она без усилия говорит на языке простого народа. Это окружило ее ореолом популярности на все время ее правления, отнюдь не носившего характера демократичности, а, наоборот, бывшего до крайности Деспотичным и самодержавным.
За все те двадцать лет, в течение которых она сидела на Русском престоле, ей и в голову не приходило сделать когда-нибудь что-нибудь для народа, разве что предоставлять ему время от времени пышные зрелища. А народу пять-таки не приходило в голову, что эти пышные зрелища, обходившиеся подчас в несколько миллионов рублей, устраивались за его собственный счет.
Елизавета поклялась, что не подпишет ни одного смертного приговора, и сдержала свою клятву. Но за время ее царствования более ста тысяч человек было сослано в Сибирь, заговорщикам вырезали языки, а от телесных наказаний – вплоть до тысячи ударов кнутом! – за эти два десятилетия в России умерло в ужасных мучениях гораздо больше людей, чем в остальных европейских странах от топора палачей. Елизавета любила солдат, но за малейшую провинность их наказывали сотней палочных ударов. Она любила крестьян, но ей и в голову не приходило смягчить крепостное право: мужик принадлежал своему барину, мог быть им продаваем, эксплуатируем до крайности, подвергаем любым телесным наказаниям. За самую ничтожную кражу барин имел право сослать мужика вместе с его женой в Сибирь, оставив детей у себя, и на это решение апелляции не существовало. Елизавета так же мало помышляла о реформах в данном вопросе, как и сами крестьяне; подобно последним, она считала, что порядки эти освящены Богом: так оно было, так есть и так всегда будет.
У нее вообще была тенденция оставлять все по-старому, или, правильнее выражаясь, устроить все опять так, как было при отце, Петре Великом. Усвоив себе эту программу правления, она и для того, чтобы доказать ее наглядно, поставила во главе правительства единственного еще оставшегося в живых питомца Петра – Бестужева. Но ей не хватало последовательности ее отца, и она придерживалась преимущественно внешней стороны его программы: европеизации и роскоши двора.
В этом отношении она оставила Петра далеко за собой. Она скупала в Европе все, что там можно было приобрести за деньги: архитекторов, художников, скульпторов, врачей, ученых, преподавателей танцев и комедиантов. Знатным иностранцам был открыт путь в Россию, а сыновьям русских аристократов предоставлялись всяческие привилегии, если они хотели провести несколько лет за границей, чтобы усвоить себе европейский образ жизни. Истинная цель этих дорогих мероприятий – империалистическое расширение могущества России – упускалась ею при этом из виду. Петр Великий, несомненно, не оставался бы бездейственным зрителем борьбы между Австрией и Пруссией, он непременно вмешался бы в нее и добился определенных, соответствующих его политике, выгод. Непоследовательность Елизаветы обеспечила России шестнадцать мирных лет, в течение которых она была в союзе с Австрией, не ссудив Марию-Терезию за все это время ни одним дукатом и не послав ей на помощь ни одного солдата.
Нелегко бывает подчас провести грань между политикой Елизаветы и ее личными интересами. В то время как Бестужев конспирирует с Веной против Пруссии и Франции, она обменивается сердечными письмами с Фридрихом II, а посол Франции де ла Шетарди является ее неизменным посетителем. В своих сношениях с Фридрихом она действительно руководствовалась желанием сохранить мир на границах своего государства, но Шетарди был одним из тех людей, которые помогли ей овладеть престолом; он был также, по всем вероятиям (доказательств тому не имеется), некоторое время в очень близких с ней отношениях. Приблизительно такое же положение занимает француз лейб-медик Лесток, тоже один из героев революционной ночи 1741 года. Елизавета не может просто отделаться от этих своих друзей, да и не желает этого, ибо по своей природе она благодарный человек. Ее благодарность, подобно прочим чертам ее натуры, не знает удержу, лишена рассудочности, она осыпает своих друзей подарками, знаками отличия, даже истинными проявлениями доброты, но в один прекрасный день под влиянием какого-нибудь внезапного подозрения ее благодарность сменяется ярой ненавистью, и она начинает преследовать "предателя" со всей жестокостью запуганной тиранши. Ни один из ее друзей не избежал в конце концов этой участи.
Бестужеву она предоставляет, в общем, свободу действий. Лишь в некоторых случаях поступает она так, как ей лично хочется. Так, она, не посоветовавшись с ним, выписала в Москву своего племянника Петра, чтобы сделать его наследником престола, и поступила вопреки его прямому желанию, выбрав Софию в невесты Петру. В обоих этих случаях она действовала по собственной инициативе и с такой быстротой, которая является совершенно необычайной в придворной жизни. Но зато на протяжении долгих периодов она не хочет быть ничем иным, как красивой женщиной, окруженной сонмом восторженных поклонников, женщиной, всецело поглощенной только заботами о развлечениях. По утрам охота, днем выезды, по вечерам оперные спектакли и балы, и по всем этим поводам необходимо, разумеется, менять туалеты и прическу – бесконечно сложные туалеты и прически восемнадцатого века.
Откуда же взять время для того, чтобы выслушивать скучные доклады министров? День и так слишком короток, в дни масленицы приходится ужинать только в два часа ночи! За масленицей следует пост с его молитвами в Троице-Сергиевом монастыре. Случалось, что Бестужеву приходится неделями, даже месяцами дожидаться какого-нибудь решения, даже просто подписи.
Известен следующий эпизод. Елизавета наконец собралась подписать какую-то бумагу, вывела три буквы: "Ели", но в это время оса ужалила ее в руку, и прошло шесть месяцев до тех пор, пока она собралась дописать последние шесть букв своей подписи!
"Если бы императрица посвящала делам государственного управления хоть одну сотую долю того времени, которое им посвящает Мария-Терезия, – жалуется Бестужев министру Улю в Вене, – то я был бы счастливейшим в мире человеком".
Иногда, возвратившись из поездки по монастырям, она ощущает сильный моральный подъем. В таких случаях учреждается "строгая комиссия", на которую возлагается расследование и строгое наказание внебрачных связей. Сотни так называемых непотребных женщин заточаются в монастыри или сажаются в тюрьмы. А императрица живет тем временем дверь о дверь с красавцем Разумовским, бывшим соборным певчим, сыном простых украинских крестьян. Этот "ночной император", "empereur nocturne", как его именовали при дворе, был раньше всех других любимцем Елизаветы, и даже весьма вероятно, что он был ее морганатическим супругом (документ, удостоверяющий этот брак, был якобы уничтожен при весьма романтических обстоятельствах, о чем еще будет речь впереди).
