"Наша дочь пользуется большим успехом, – пишет княгиня восемь дней спустя своему супругу в Цербст, – императрице она очень нравится, а наследник любит ее. Бестужев вне себя. Все идет превосходно – и дело сделано".
Великий князь любит Софию – утверждает княгиня. Так ли это? Нет, разумеется, это пока неверно. Да и как могло бы развиться с такой быстротой чувство любви? Гораздо важнее было бы установить, ощущают ли эти двое Детей (ведь они оба еще, в сущности, дети), предназначенных волею Елизаветы стать супругами, внутреннюю готовность приспособиться друг к другу, быть нежными, полюбить друг друга.
Что касается Софии, тот этот вопрос может без всяких сомнений быть разрешен в утвердительном смысле.
Пусть даже ее желание понравиться Петру и полюбить его имеет своим исходным пунктом исключительно тот факт, что он престолонаследник и в будущем правитель великого Российского государства, – относительно ее доброй воли стать ему лучшей из жен не может быть в настоящий момент ни малейшего сомнения. Петр являет собой воплощение всех ее честолюбивых замыслов, и так как ее сердце вполне свободно, то она, естественно, склонна подарить его тому, в чью сторону влечет ее честолюбие.
Но как относится Петр к предстоящему браку? При первой встрече с Софией, на глазах гофмейстера, он, правда, сказал ей несколько ласковых слов. Но при первой же интимной беседе, которая им разрешается, он сообщает Софии, что, в сущности, влюблен в одну из прежних фрейлин Елизаветы и охотно бы на ней женился, если бы только тетя разрешила. Что означает это признание, которое, разумеется, мало способствует созданию добрых отношений между будущими женихом и невестой? Это невозможно себе уяснить, если не составить себе прежде всего надлежащего представления о занимаемом Петром положении и его характере.
Петр отнюдь не полукретин или злодей, которым его часто изображают. Он просто посредственный, дюжинный человек, поставленный перед слишком большой, непосильной ему задачей. Это началось еще в Гольштинии, где у него украли детство, возложив на него всевозможные обязанности представительства. Счастливым он себя ощущал только на плацу для воинских упражнений. Военный мундир, этот символ мужественности и силы, кажется этому слабенькому мальчику высшим счастьем.
Его ум вполне отвечал только требованиям казарменного двора. Он являл собою добропорядочного среднего фельдфебеля и на подчиненном посту всегда отлично справился бы со своей ролью. Но судьба захотела иного. Мальчику улыбался то шведский, то российский престол, и поэтому его заставляли учиться то по-шведски, то по-русски – в конце концов он ничему не учился. Разве ей хотелось быть монархом? Командование полком сделало! бы его счастливым. Но целое государство? Когда он прибыл в Россию, Елизавета, сама не блиставшая образованием, поражалась тому, как незначительны его познания! Она поручила его саксонцу Стелину, который лез из кожи, чтобы внедрить будущему престолонаследнику хоть самые? необходимые сведения, не слишком его перенапрягая. Петр не делал ни малейших успехов ни в русском языке, ни в истории, ни в каких бы то ни было науках.
Суть была, конечно, не в том, чтобы изучить русский язык. Даже при своих средних способностях Петр, разумеется, подобно всякому другому юноше, мог бы с течением времени усвоить его. Но во время каждого невинного урока он ощущал, что преподаватель ставит ему более важную задачу: подготовиться стать настоящим престолонаследником, монархом – и против этого он протестовал. Его тянуло на казарменный двор, к простым и ясным приказаниям военного начальства, ему и самому хотелось отдавать подчиненным такие же простые и ясные приказания.
Его наметили, против его воли, в будущие повелители величайшего государства земного шара, а он в душе был маленьким гольштинским солдатом. Его идеалом остается – что ему за дело до русской политики? – идеал всякого голштинского солдата: Фридрих Прусский. Он принял православие, потому что от него этого потребовали и потому что он не сумел этому воспротивиться, но в душе он остается немцем-лютеранином. Он берет уроки русского языка, потому что его к этому принуждают, но он старается извлечь из них возможно меньше пользы. Поскольку ему это разрешается, он окружает себя голштинскими офицерами и разговаривает с ними на родном языке.
Теперь ему выписали невесту. Он знает для чего: он должен положить с нею возможно скорое начало будущей русской династии. Как и всегда, он внешне послушен, повторяет при встрече с кузиной ту любезную фразу, которой научил его Брюммер. Но как только он остается с нею наедине, он не упускает случая оскорбить ее как можно глубже: он протестует против намеченного брака – как против всего, что с ним вообще делают.
София не может позволить себе показать, что она обижена. Да она, кроме того, и вообще не избалована вниманием. Она привыкла к необходимости бороться за любовь и благорасположение и твердо решила и в этом случае опереться до последних сил. Она еще не располагает для той цели средствами женского кокетства и потому пробует прибегнуть к уму, как это до сих пор постоянно делала. Разум требует, чтобы она представилась глупее, чем она есть. Так она и поступает. Она идет навстречу всем мальчишествам Петра, она – так, чтобы он не замечал, – принижает себя до его интересов. Это ей в известной мере удается, он проникается к ней доверием, делает ее участницей своих игр. Но любовь? Ее нет и в помине. Скорее, нечто противоположное: подобие тайного союза против двора, который ждет и требует от них обоих пробуждения страсти. С поразительно верным инстинктом ведет эта зрелая, но совершенно неопытная девушка этого незрелого мальчика на тот единственный путь, который мог бы в конце концов привести его к любви: на окольный обходный путь невинных неэротических забав, при которых он забывает о своем страхе любви.
Но одновременно с этим она обнаруживает, что слеплена из совершенно другого теста, чем он. Русская к на, которая давит его еще до того, как ее возложили на его главу, пробуждает в ней все ее дремлющие способной расти. Та задача, которая его пугает и заставляет стать ниже его действительного роста, побуждает Софию вырасти. В то время как он боязливо ограждает себя от всего нового только старается охранить неприкосновенность своей ничтожной личности, София с воодушевлением и порывом бросается навстречу новизне, блестящим перспективам.
Она хочет стать русской царицей, значит, ей прежде! всего необходимо изучить язык этой страны, принять религию этого народа, словом – сделаться русской. Как Петру, ей назначают преподавателя русского языка, к не* приставляют священника, чтобы он наставлял ее в npaвославной вере. Но в то время как Петр приводит своих учителей в отчаяние своим невниманием и неспособностью, она одержима истинным бешенством учения] Дома она была посредственной ученицей, теперь же пре-подаватели не могут нахвалиться ее прилежанием, ее быстротой усвоения предмета. День с его многочисленным* светскими обязанностями слишком короток для ее рвения, она встает по ночам с постели, хватает книгу и оставаясь босой, чтобы холод мешал ей заснуть, расхаживает взад и вперед по комнате и зубрит слова. Речь идет не ; о том, чтобы хорошо выучить урок, заслужить безграничную похвалу учителей, речь идет о России!
