Ситуация для меня была однозначной: всё или ничего! Поэтому я остановился на староиндийской защите, своем старом, испытанном оружии. Система, избранная Тукмаковым, не обещала белым многого, но имела то преимущество, что резко ограничивала активные возможности черных. Надо было что-то предпринимать… Конечно, я понимал, что попытка уклониться от освященных теорией продолжений связана с серьезным риском, но иначе надо было расстаться с мыслями о чемпионском звании.
Уже на 7-м ходу я пожертвовал пешку, получив взамен живую фигурную игру. Тукмаков мог многочисленными разменами добиться ничьей, но отказался от этого. Становилось очевидным, что соперника захватил азарт борьбы и, желая наказать меня за авантюрную игру в дебюте, он забыл о стоявшей перед ним спортивной задаче. Это было мне на руку, так как давало возможность проявить инициативу.
Понимая, что все мосты сожжены и судьба партии решится в открытом бою, я пожертвовал вторую пешку. Это отвлекло белую ладью, что неожиданно выявило слабость первой линии. Фигуры белых сгрудились на ферзевом фланге, а черные тем временем начали подбираться к неприятельскому королю.
Я чувствовал, что Тукмаков не сознает грозящей опасности, и на первый взгляд у белых действительно все было в порядке. Но только на первый взгляд. Огромная энергия, заложенная в черных фигурах, вдруг начала вырываться наружу. С опозданием Тукмаков стал перебрасывать фигуры назад, но они лишь становились новыми мишенями для моих фигур.
При желании я уже мог эффектно форсировать ничью, и в любой другой ситуации такая ничья принесла бы мне огромное творческое удовлетворение. Но в этот день я шел на риск как раз для того, чтобы избежать ничейного исхода! И тут, когда опасность стала видна невооруженным глазом, когда черные фигуры захватили все ключевые позиции, Тукмаков растерялся. В принципе проигрыш белых был предрешен, но обилие угроз и недостаток времени привели к грубому зевку, в один ход погубившему партию.
Долго колебалась чаша весов в партии Псахис — Агзамов. В какой-то момент даже казалось, что Лева близок к победе, однако упорной защитой соперник разбил все его надежды на атаку. Решив не выпускать синицу из рук, Псахис предложил ничью, но, к своему удивлению, натолкнулся на отказ. В конце концов партия все же закончилась вничью.
Это была драматическая гонка, в которой мы с Псахисом, сменяя друг друга, лидировали на протяжении всей дистанции и в итоге вместе пересекли финишную черту, оторвавшись от ближайших преследователей на два с половиной очка! Обоим были вручены золотые медали чемпионов СССР.
Встречи с советскими гроссмейстерами стали для меня хорошей школой, я не только многому научился, но и заставил считаться с собой. Обнадеживал и быстрый рост моих результатов в чемпионатах страны: сначала с 9-го места я переместился на 3-е, а теперь — на 1-е.
Всех занимал вопрос: кто будет претендентом в 1984 году? В глубине души я верил в свой успех. Но со времени Тилбурга знал, что не смогу пройти отборочные соревнования, если не наберусь опыта игры в зарубежных турнирах экстракласса.
Следующий, 1982 год был очень важным для моего становления. В списке предстоящих турниров (причем от организаторов каждого из них я имел персональное приглашение) самыми интересными по составу были три — в Лондоне, Турине и Бугойно. Взвесив все «за» и «против», мы с тренерами остановились на турнире в Югославии. Конечно, я знал, что мне понадобится разрешение Шахматной федерации и Спорткомитета, но полагал, что это не более чем формальность… Ну, какая, спрашивается, может быть причина отказа молодому гроссмейстеру, да еще чемпиону СССР?
Однако у начальника Управления шахмат И. Крогиуса был «свой» взгляд на вещи: он предложил мне заурядный турнир в Дортмунде (кажется, 9-й категории). Это было унизительно для шахматиста моего уровня, и он не мог этого не понимать. Ведь я имел гораздо более высокий международный рейтинг, чем те, кому разрешения на участие в крупных турнирах давались беспрепятственно.
Я недоумевал: почему такое произошло именно со мной? в чем моя вина? У меня было такое ощущение, будто я попал в мир бюрократической обструкции, да так оно, собственно, и было. Просто тогда я еще не понимал, что против меня началось нечто вроде холодной войны.
Когда я спросил Крогиуса, что все это значит, он ответил с обезоруживающей прямотой и без особых признаков той личной неприязни ко мне, которая появится позже: «У нас есть чемпион мира, и другой нам не нужен».
Я всегда знал, что Карпов занимал очень высокое положение в системе советских шахмат, но не понимал, что он правит, как король. Еще бы: вернул стране престиж, потерянный после того, как в 1972 году в Рейкьявике Борис Спасский потерпел поражение от Роберта Фишера, первого западного шахматиста, которому удалось завоевать титул чемпиона мира в послевоенное время.
Вспомните: Ботвинник, Смыслов, Таль, Петросян, Спасский. Мы полностью доминировали в мировых шахматах, пока Фишер не прервал это триумфальное шествие. Поражение Спасского явилось весьма ощутимым для нас ударом, тем более что оно было нанесено американцем и вызвало огромный резонанс во всем мире.
После Рейкьявика шахматных руководителей обвинили в попустительстве, а ведущих гроссмейстеров — в самоуспокоенности. Было высказано много других упреков и взаимных обвинений, признана необходимость более серьезного отношения к делу и более жесткой дисциплины. Сформировалось мнение, что наши именитые шахматисты утратили свою былую боевитость, ведя лишь междоусобную борьбу, и что им необходим суровый опыт зарубежных турниров. Главную ставку сделали на быстро прогрессирующего Карпова, вернувшего стране после длительного перерыва звание чемпиона мира среди юношей. И молодой фаворит вдруг обнаружил, что перед ним легко открываются все двери и ему с готовностью выдаются разрешения на участие в престижных зарубежных турнирах. Новой надежде советских шахмат не было отказа ни в чем!
Не следует забывать, что у нас в случае неудачи могут пострадать не только сами шахматисты, но и курирующие их чиновники. Победы Фишера создали проблемы для многих наших шахматных функционеров, так как считалось, что были допущены серьезные просчеты в подготовке спортсменов. Никто не хотел признать простую истину, что причиной всех наших огорчений был гений Фишера.
Придя в себя от потрясения, вызванного поражением Спасского, шахматное руководство сразу увидело ряд преимуществ в выдвижении на главную роль молодого чемпиона с Урала. Карпов вселял надежду на успешную борьбу с Фишером. Кроме того, было понятно, что этот дисциплинированный, исполнительный труженик, склонный к конформизму, в отличие от Спасского не станет «раскачивать лодку». Отныне шахматные чиновники связали свою судьбу с судьбой этой восходящей звезды. К слову, для бывшего космонавта Виталия Севастьянова Карпов оказался тем «спутником», который вывел его на новую орбиту — председателя Шахматной федерации СССР.
