Карпов быстро оправдал возлагаемые на него надежды, выиграв несколько турниров за рубежом, где он как бы заполнил пустоту, оставленную самоустранившимся Фишером. В 1973 году он выиграл вместе с Корчным межзональный турнир в Ленинграде, а затем последовательно победил в претендентских матчах Полугаевского, Спасского и Корчного. Теперь ему предстоял матч с Фишером.
Но матч не состоялся — выдвинутые чемпионом мира условия не были приняты. Хотя, невзирая на вполне объяснимое противодействие нашей федерации, шансы на их принятие были велики: чрезвычайный конгресс ФИДЕ, созванный в марте 1975 года, утвердил фишеровскую формулу безлимитного матча до десяти побед, и лишь требование Фишера о том, чтобы при счете 9:9 чемпион сохранял свое звание, было отклонено 35 голосами против 32 (при трех воздержавшихся).
Отвергал это требование и претендент: ведь ему, чтобы стать чемпионом мира, пришлось бы выигрывать с перевесом минимум в два очка (как в свое время Алехину у Капабланки, но в матче до шести побед).
«…Моя совесть абсолютно чиста, — писал позднее Карпов в своей книге «В далеком Багио» (Москва, 1981), — я сделал все, чтобы матч состоялся, и согласился на все условия, продиктованные Международной шахматной федерацией. А вот Фишер отказался… Общие спортивные прогнозы были для меня неблагоприятны. Фишер должен победить — это считалось чуть ли не аксиомой. Но я полагал, что неплохие шансы на выигрыш есть и у меня. И с каждым днем, напряженно работая, я старался увеличить эти шансы».
Настал бы когда-нибудь исторический день встречи соперников в матче на первенство мира, прими ФИДЕ и последнее условие Фишера? Очень сомнительно. И дело не только в затворничестве Фишера. «Теперь нет смысла нервничать, — заявил вскоре после конгресса Карпов. — Волноваться можно было, когда чрезвычайный конгресс еще не состоялся и я мог предполагать, что там будут приняты абсолютно все требования Фишера. Если это случилось бы, тогда я просто не имел бы морального права играть матч. Но когда я узнал, что конгресс прошел не под диктовку Фишера, моментально успокоился. Мне стало ясно: либо матч состоится, либо я сразу — чемпион мира».
И еще одно свидетельство из книги А.Карпова и А.Рошаля «Девятая вертикаль» (Москва, 1978): «Очень жаль, что матча не получилось. Однако моей вины в том нет, ибо существуют принципы, от которых отступать я не могу. А Фишер — в этом уж вина целиком его — оказался таким человеком, который не ограничился частичными приобретениями и, пусть меня извинят за резкость, пожелал попросту «сесть на голову». К чему это? Ведь ему и так уже почти во всем уступили. Неизвестно, какие еще требования он бы выдвинул, если бы ему и до конца продолжали идти навстречу».
И настал другой исторический день — 24 апреля 1975 года, когда президент ФИДЕ Макс Эйве увенчал Карпова лавровым венком чемпиона мира. Церемония прошла торжественно и пышно: Колонный зал Дома союзов был переполнен, сцена утопала в цветах, вспышки блицев соперничали с блеском хрустальных люстр, нескончаемым потоком лились приветственные речи.
На последовавшей затем пресс-конференции новый чемпион мира ответил на вопрос о возможности поединка с Фишером: «Поскольку право экс-чемпиона на матч-реванш давно отменено и его никто не восстанавливал, я не могу играть с Фишером матч на звание чемпиона мира». Но заявил, что по-прежнему готов сыграть с Фишером неофициально и на других условиях (спустя тринадцать с лишним лет в интервью западногерманскому журналу «Spiegel» Карпов скажет: «В 1975 году Фишер был немного сильнее, мои тогдашние шансы я бы оценил как 40 на 60… Потом я выиграл целый ряд турниров. В 1976 году я был уже очень силен, к этому времени я играл уже наверняка лучше Фишера»).
В итоге Карпов так никогда и не встретился за доской с «шахматной легендой». Однако чемпионский титул, полученный таким образом, не принес удовлетворения ни ему, ни истинным любителям шахмат в нашей стране. Я всегда чувствовал, что у Карпова в связи с этим возник определенный комплекс. Вот почему он принял участие в таком огромном количестве международных турниров, большем, чем кто-либо из чемпионов: Карпов как бы демонстрировал миру свое право носить корону. Порторож — Любляна и Милан в 1975 году, Скопле, Амстердам и Монтилья в 1976-м, Бад-Лаутерберг, Лас-Пальмас, Лондон и Тилбург в 1977-м. Столь триумфального шествия от победы к победе шахматный мир не знал со времен Алехина…
Время начало работать на Карпова. Системе, которая возводила в абсолют все, что способствовало утверждению идеологических фетишей (в том числе и в спорте), он подходил идеально. К этому времени удельный вес шахмат в политизации спорта стал расти. Английский гроссмейстер Майкл Стин отметил: «Нетрудно понять широкую популярность Карпова в Советском Союзе. Он похож на человека из масс, и поэтому массам легко отождествлять себя с ним». Карпов не был евреем, как Ботвинник и Таль, или армянином, как Петросян. Он был русским из глубинки. Сам Карпов старается подчеркнуть еще и свое «пролетарское» происхождение. Все это сыграло, вероятно, решающую роль в создании его культа.
Некоторые западные журналисты искали причину моих конфликтов с шахматными властями в том, что мой отец был евреем. Думаю, причина не в этом. По культуре и образованию я — русский. Мой родной язык — русский, а вовсе не армянский или азербайджанский, я изучал русскую литературу в школе, мое жизненное мировоззрение формировалось на русской классике. Несомненно одно: получив в семье интернациональное воспитание, я не выработал в себе каких-либо специфических, сугубо национальных черт поведения.
Все те трудности, с которыми мне пришлось столкнуться, связаны, думаю, не с моей национальностью, а с противоборством сил другого рода. Будь я более покладистым, удобным для аппарата, моя судьба, наверное, сложилась бы иначе.
Принято говорить: везет на друзей. Но точно так же может везти и на врагов. Карпову исторически крупно повезло, что его главным противником в течение многих лет был Корчной. «Отщепенец», «изменник», «предатель», «перебежчик»… Какими только эпитетами не награждала его советская пресса после того, как он остался на Западе. Неудивительно, что победе над Корчным придавалось огромное политическое значение. Победы в Багио (1978) и Мерано (1981) создали Карпову особый ореол в нашем обществе и позволили ему стать не просто шахматным чемпионом, но символом советской системы. И это очень устраивало спортивных руководителей, вообразивших, что они заняты не спортом, а большой политикой! Под флагом борьбы с «политическим врагом» они могли рассчитывать на самую высокую поддержку и на любую помощь со стороны государства.
