«Химмель имел слабость согласиться; он играл довольно долго, и тут Бетховен сказал ему: „Ну так когда же вы начнете по-настоящему?“» — вспоминает Фердинанд Рис.
Последовал «обмен любезностями». «Я в самом деле думал, что это у Химмеля только прелюдия», — рассказывал Бетховен со смехом своему ученику. Композиторы помирились. Но несколько месяцев спустя Химмель написал Бетховену, что в Берлине обнаружили фонарь для слепых. Людвиг заинтересовался подробностями, не сразу заметив, что Химмель попросту посмеялся над ним.
Да, беззаботность. И еще опьянение победителя, думающего, что ничто перед ним не устоит. Его произведения издаются, на его концерты стекаются толпы. Но по возвращении из Берлина прозвенел первый звонок грядущей катастрофы.
Летом 1796 года Бетховен заболел. Однажды, в жаркий день, он пришел домой, разделся и сел к окну, чтобы освежиться. Он часто вел себя неосторожно и никогда особо не беспокоился о своем крепком теле с мощной мускулатурой, прибегая к самым быстрым методам лечения. Герхард фон Брейнинг рассказывает:
«Когда он очень долго сидел за столом, сочиняя музыку, и чувствовал, что голова его как в огне, он обычно бежал в туалетную комнату и опрокидывал на свою распаленную голову несколько ушатов воды; освежившись таким образом и наскоро обсушившись, он вновь принимался за работу или совершал прогулку на свежем воздухе… Вода, которой он безостановочно обливался, стекала на пол в таком количестве, что проникала насквозь и капала с потолка у соседей снизу».
Возможно, именно после этой простуды проявились первые признаки глухоты, хотя ничто это не доказывает. По поводу зародившегося недуга, усугублявшегося всё больше и больше, пока в 1818 году не наступила полная глухота, высказывалось множество гипотез. Сухой отит? Дисфункция, вызванная проблемами с кишечником, как думал его друг, врач Вегелер? Тело Бетховена представляло собой причудливое сочетание слабого здоровья и физической крепости, точно так же, как в его душе эмоциональная неуравновешенность и меланхолия противостояли неукротимой энергии, с какой он выстраивал строгие и грандиозные музыкальные сооружения. Его работоспособность всегда была незаурядной. Начиная с четырнадцати-пятнадцати лет, он не проводил ни дня, не сочиняя музыки. Помимо официального каталога его произведений, относящихся к ранней юности, существует еще каталог «произведений без опуса» (Werke ohne opus) из примерно 150 названий — это маловажные пьесы, наброски, опыты, эскизы, но также и полноценные произведения, в частности, вариации для фортепиано. Долгий путь к освоению своего искусства. Глухота не обуздала этого порыва, а, напротив, подстегнула его. «Держись! — написал Людвиг в начале 1797 года. — Несмотря на все телесные недуги, мой гений должен торжествовать. Мне уже 25 лет, совершенный человек должен явиться в этом году. Нельзя ничего оставлять на потом».
Он всё еще считал себя на два года моложе своего реального возраста. И пробудет в этом заблуждении до 1810 года!
Людвиг долго скрывал правду о своих проблемах со слухом. Именно в этом и проявился героизм Бетховена — в воле к жизни и творчеству несмотря на страдания и тревоги нарастающей глухоты. Человеческий героизм.
29 июня 1801 года, то есть через четыре года после первых тревожных сигналов, он написал Вегелеру, что шум в ушах стоит днем и ночью.
«Признаюсь, я веду жалкую жизнь. Вот уже почти два года я избегаю всякого общества, потому что не могу сказать людям: я глух. Если бы у меня было любое другое ремесло, это еще было бы возможно, но в моем случае положение ужасно. Да еще мои враги, которых немало, — что они скажут? Чтобы дать тебе представление об этой странной глухоте, скажу, что в театре мне приходится сидеть в партере, чтобы понимать актеров. Я не слышу высоких звуков инструментов и голосов, если сажусь подальше».
Во время разговора его уклончивые ответы или молчание приписывали рассеянности или развязности…
В 1797 году нарождающаяся глухота была всего лишь неудобством и источником тревог. Лекарством Людвига была работа. В те годы он не сбавлял темп: три сонаты для фортепиано из опуса 10, «лучшее из написанного до сих пор», по его словам; три струнных трио из опуса 1, три сонаты для скрипки и фортепиано; концерт для фортепиано с оркестром до мажор, которому сегодня присвоен номер 1, написанный, возможно, около 1794–1795 годов, но позднее исправленный для публикации.
По фортепианным сонатам, как, впрочем, и по всем остальным произведениям камерной музыки, можно проследить эволюцию Бетховена на всем протяжении его творческой жизни. То же самое относится к струнным квартетам — жанру, в котором он создал несколько самых глубоких и новаторских своих произведений. Сонаты для фортепиано из опуса 10 — удивительные сочинения, в особенности третья, известная под номером 7 из тридцати двух им написанных: раздумчивая глубина медленной части, передающей настроение сильной меланхолии, словно противопоставление тени и света. Многие увидели в этом тревогу первых признаков наступающей глухоты. Сам же Бетховен ответил своему биографу Шиндлеру, когда тот спросил о смысле этой части: «Почитайте „Бурю“ Шекспира».
Но самое замечательное, самое известное произведение этого периода — «Патетическая соната» (№ 8 до минор, опус 13), посвященная князю Лихновскому, в которой еще более ярко выражено это противопоставление, дуализм, получивший развитие в музыкальной мысли Бетховена именно в те годы. В «Патетической сонате», как проницательно, хотя и несколько назидательно подмечает Венсан д’Энди, «по мере того как две идеи, представленные и развитые в пьесах сонатной формы, обретают совершенство, мы в самом деле видим, что они ведут себя как живые существа, подчиняясь роковым законам человечества: симпатия и антипатия, влечение и отторжение, любовь и ненависть — и в этом вечном конфликте — образ жизненных коллизий, каждая из двух идей обладает качествами, сопоставимыми с теми, которые во все времена приписывали соответственно мужчине и женщине». В первой части «Патетической сонаты» противопоставляются две идеи, два чувства, два мира: мужской — грубый, с мощным ритмом, и женский — элегантный, гибкий, тонко мелодичный.
Так развивалось музыкальное самовыражение Бетховена до тридцатилетнего рубежа. В плане формы властно навязываемые им новшества, шокирующие консерваторов, укрепили его в сознании своей правоты. «Дела мои хороши, скажу даже, что они идут всё лучше и лучше», — написал он Вегелеру 29 мая 1797 года.
Правда, его тогда занимали и новые романы. Упорные ухаживания Вегелера за Лорхен завершились браком, и Бетховен дал им свое благословение. Со своей стороны, он влюбился в одну из учениц, Анну Луизу Барбару фон Кеглевиц, которую называли Бабеттой, и посвятил ей свою знаменитую Седьмую фортепианную сонату (ре мажор, опус 10) и вариации из опуса 32, пока еще не был готов его Первый концерт для фортепиано. Его чувство якобы не осталось безответным, и говорят, что Бетховен давал ей уроки в халате. Несколько месяцев спустя влюбчивый Людвиг отдал свое переменчивое сердце молодой итальянке Кристине Гуарди: дочь чиновника из Тосканы была артисткой, хорошо пела, писала стихи и исполнила роль Евы в «Сотворении мира» Гайдна. Еще два романа окончились ничем. В 1801 году Бабетта выйдет замуж за князя. В следующем году Кристина станет женой доктора Франка — сына врача, с которым дружил Бетховен!
