Однако Унгерн смолчал, не потребовав от Михайлова ни извинений, не послал ему и вызов на поединок. «Возмущенные офицеры, — пишет один из воспоминателей, при сем инциденте, кстати, не присутствовавший, — потребовали суда чести над Унгерном и Михайловым».
Суд чести состоял из командира 2-й сотни П. П. Оглоблина и офицеров полка. Суд чести потребовал объяснений от Унгерна; почему он никак не реагировал на оскорбление? Унгерн и на суде не дал никакого ответа. По постановлению суда чести Унгерн и Михайлов были исключены из полка, а так как они были молодые офицеры, то, чтобы не портить им карьеры, обоим скандалистам предложили выбрать полки, в которые они должны были бы перевестись. Унгерн перевелся в 1 — й Амурский казачий генерал-адъютанта графа Муравьева-Амурского полк, который стоял в Благовещенске; второй же офицер, Михайлов, предпочел выйти со службы в отставку. Такова версия происшедшего, изложенная человеком, настроенным к барону не слишком благожелательно.
Свою версию данного инцидента дает М. Г. Торновский: виновником происшествия оказывается сам барон Унгерн. «По пьяному делу», пишет Торновский, Унгерн оскорбил сотника М. (Михайлова. — А. Ж.) и «в ответ получил саблей удар по голове. Рана скоро зажила, но ранение в голову впоследствии вызывало сильные головные боли. Оба виновника скандала должны были оставить полк». Сходная версия присутствует и в «Записках» барона П. Н. Врангеля: «Необузданный от природы, вспыльчивый и неуравновешенный, к тому же любящий запивать и буйный во хмелю, Унгерн затевает ссору с одним из сослуживцев и ударяет его. Оскорбленный шашкой ранит Унгерна в голову. След от этой раны остался у Унгерна на всю жизнь, постоянно вызывая сильнейшие головные боли и, несомненно, периодами отражаясь на его психике. Вследствие ссоры оба офицера должны были покинуть полк».
Единственное, что не вызывает сомнений во всей этой истории, только одно — это след от ранения в голову шашкой. В описании внешности барона Унгерна, составленном 1 сентября 1921 года в Иркутске пленившими его красными, имеется указание: «На лбу рубец, полученный на востоке, на дуэли…»
К новому месту службы хорунжий Унгерн отправился одиночным порядком, верхом, в сопровождении лишь охотничьей собаки. Один из мемуаристов, правда, дает более красочную картину отбытия Унгерна к новому месту службы: «Из полка Унгерн выехал на осле, в сопровождении собаки и ручного сокола, пребывание которого на плече Унгерна оставило несмываемые следы. Проделав путь в 1000 верст при всяких лишениях, Унгерн прибыл в Благовещенск и зачислился в полк». Из разноречивых свидетельств можно сделать только один вывод: весь путь из Забайкалья на Амур (более 1200 километров!) Унгерн проделал один, сопровождаемый лишь своей собакой. Он выбрал кратчайший маршрут следования — по безлюдным охотничьим тропам, через хребет Большой Хинган. Питание в пути барон добывал исключительно охотой и рыбной ловлей. Местного проводника-орочена через несколько дней пути Унгерн отпустил — у того пала лошадь. Не многие коренные забайкальцы, прирожденные охотники и следопыты, изучившие в этих краях каждую тропку, решились бы на подобную одиссею. Это было тяжелое и чрезвычайно рискованное путешествие, хорошо запомнившееся всем забайкальцам и амурцам. Через двадцать с лишним лет, уже находясь в эмиграции в Харбине, один из современников барона писал: «Некоторые офицеры вспоминают до сих пор смелую «прогулку» барона». Для самого же Унгерна эта поездка стала отличным поводом для проверки собственных возможностей и настоящей «школой выживания».
На восточных окраинах Российской империи царила глубокая тишина — новой войны с Японией, которой после Портсмутского мирного договора, положившего конец военным действиям, ожидали многие русские офицеры, не предвиделось. Более того, в результате дипломатических маневров русского правительства и причудливых изгибов мировой политики Япония превращалась в союзное Российской империи государство. Мечты о реванше оказывались несостоятельными.
Барон Унгерн изучает новые, еще незнакомые ему места Амурского края. Идет рутинная армейская служба. Вместе с подразделениями своего полка летом и осенью 1910 года Унгерн принимает участие в трех карательных экспедициях в Якутию, где произошли волнения местного населения и стычки якутов с русскими переселенцами.
Еще одна загадка, связанная с пребыванием Унгерна в Забайкалье, имеет отношение к так называемому ордену военных буддистов, который Унгерн якобы создал среди офицеров своего полка. Об ордене военных буддистов упоминают Ф. Оссендовский и А. С. Макеев. Вот что пишет об этой тайной организации бывший адъютант барона в книге своих воспоминаний «Бог войны — барон Унгерн» (глава «Унгерн о себе»): «Я… морской офицер, но русско-японская война заставила меня бросить специальность и перейти в Забайкальское казачье войско. Всю свою жизнь я посвятил войне и изучению буддизма. В Забайкалье я пытался создать орден военных буддистов, но безуспешно. Великий дух мира поставил у порога нашей жизни карму, которая не знает ни милости, ни злобы… Я имел намерение организовать в России орден военных буддистов. Для чего? Для защиты нормального эволюционного процесса и процесса человечества и для борьбы с революцией, ибо я убежден, что эволюция приближает нас к божеству, а революция — к зверю… Русские интеллигенты обладают способностью к критике, но не к творчеству… У них нет никакой воли, и они только говорят, говорят, говорят… Как и русские мужики, они ни к чему не привязаны. Их любовь, их чувства — одно воображение… Их мысли и настроения родятся и умирают вместе с брошенными на ветер словами, не оставляя никакого следа…
Вот поэтому-то мои единомышленники очень скоро стали нарушать постановления ордена военных буддистов. Да, ордена мне организовать не удалось! Но все же я собрал вокруг себя триста человек изумительных смельчаков и храбрецов, выказывавших свое геройство на германском фронте, а позже — в борьбе с большевизмом. К сожалению, теперь из них уцелели лишь немногие».
В этом монологе, который А. С. Макеев приписывает барону Унгерну, много ошибочного и недостоверного. Начнем с того, что Унгерн морским офицером никогда не был — он даже не перешел в старший класс Морского кадетского корпуса. Мы знаем, что барон чрезвычайно гордился своей родословной, своими предками, но лично о себе и перипетиях собственной биографии рассказывать не любил, своими действительными подвигами никогда не хвалился. Так, на просьбу рассказать о том, при каких обстоятельствах его наградили Георгиевским крестом, Унгерн отвечал: «Зачем это? Ведь ты там не был и с обстановкой не знаком…» Кроме того, все собеседники, действительно встречавшиеся с бароном, вне зависимости от своих симпатий или антипатий к нему, единодушно выделяют присущую Унгерну «безусловную честность». Зачем Унгерну, закончившему престижное Павловское училище, было говорить, что он морской офицер? Скорее всего, Унгерн упоминал о своей учебе в Морском корпусе, а Макеев сам «произвел» барона в морские офицеры.
