Клеопатра почувствовала, как огромная гора свалилась с ее плеч. Трехмесячное совместное правление с отцом мало в чем ей помогло. О нем можно было даже забыть. Только сейчас молодая царица поняла, что государственные советы, на которых она раньше присутствовала, были пустой говорильней и тратой времени, никакими государственными проблемами и вопросами они на самом деле не занимались и не рассматривали. Истинное положение вещей в стране предстало перед ней только сейчас.
Подойдя к Аполлодору, Клеопатра взяла его за руку. Она очень рассчитывала на его помощь и поддержку. В ней жила глубокая уверенность, что сириец ни в чем не способен ей отказать.
– Ответь мне, мой мудрый наставник, готов ли ты стать главным советником и главным чиновником Египта?
Клеопатра хитро прищурилась. Такое предложение не предполагало отказа, более того, это был удивительный взлет для человека, привыкшего быть в тени, но одолеваемого огромным честолюбием.
Сириец вздрогнул, но быстро взял себя в руки. Его ответ поразил царицу в самое сердце.
– Позволь мне остаться твоим главным советником.
– Почему? – разочарованно протянула Клеопатра.
– Госпожа, я сириец…
– Ну и что? – перебила его Клеопатра. – Что страшит тебя? Никто и ни в чем не посмеет упрекнуть тебя!
– Я сириец, – продолжил Аполлодор так, словно его не перебивали, – я не знаю грека, а уж тем более египтянина, который с удовольствием подчинился бы чужеземцу.
Царица всплеснула руками. Она старалась скрыть свое раздражение и разочарование, но это плохо у нее выходило.
– Поверь мне, госпожа, я знаю, что говорю. Вся знать и чиновники будут против меня. А значит – и против тебя. Нужно ли тебе это?
Однако Клеопатру так сильно задел отказ, что воспринимать какие-либо доводы она просто не хотела. Решив показать свой царский характер, она резко произнесла:
– Пусть будет по-твоему. Я назначаю тебя только главным советником. Можешь идти.
Желая поступить наперекор наставнику, Клеопатра не последовала его советам, показав, что свои обиды она ставит превыше государственной необходимости. И тем самым она усугубила свое и без того непростое положение.
После того как царица приняла указ, освобождающий греков от наказаний и обязанности обрабатывать землю, ситуация в Египте еще больше ухудшилась. Клеопатра преклонялась перед великим Александром Македонским и далекой родиной своих предков – Грецией, а эллины, потомки греческих и македонских переселенцев, по ее мнению, были хранителями греческой культуры. Предоставив им особый статус и ряд привилегий, царица разворошила старые раны Египта. Все чаще между египтянами и греками стали происходить драки, то тут, то там вспыхивала резня. Знающие люди утверждали, что может начаться гражданская война, более того, самые прозорливые считали, что Клеопатра намеренно хочет столкнуть два народа, чтобы благодаря смуте скрыть свои ошибки.
Ко всем этим бедам и сами боги решили испытать царицу на крепость и силу духа. В Египте начался неурожай. Нил больше не разливался, как в прежние годы. В некоторых провинциях разразился голод. А урожай, который удалось собрать в Центральном Египте и Фаюмском оазисе, был не способен прокормить огромную страну. Голод стал угрожать и самой столице – Александрии. Именно в это страшное время Рим потребовал хлеба.
Клеопатра почувствовала, что ей через плечо заглядывает брат Птолемей.
– Что так долго? – не выдержал он. – Еще мне его подписывать!
– Подождешь! – грубо отрезала царица.
Птолемей сел на трон, его подбородок задрожал, он плаксиво посмотрел в сторону евнуха Потина, ныне ставшего его главным советником. Потин скорчил гримасу и приложил палец к губам. Птолемей послушно шмыгнул носом.
После их воцарения во дворце образовалась новая партия – партия Птолемея. Сторону безвольного и слабого мальчика приняла почти вся александрийская знать, а саму партию возглавил евнух Потин, военачальник дворцовой стражи Ахилл и Арсиноя, которая к тому же сумела окружить себя собственными придворными. Клеопатре только и оставалось, что, надменно и высокомерно поджав губы, сносить неприязнь и враждебность двора, демонстрируя как бы полное безразличие. Переживая момент острой зависти к брату, она окончательно замкнулась в себе. Взывать к каким-либо родственным чувствам было совершенно бессмысленно. Клеопатра понимала, что слабоумный Птолемей мало на что способен: конечно же, за этой интригой стоял Потин. Но как ловко он все устроил! Наверное, нет на земле такого евнуха, который не мечтал бы стать царем! Клеопатра быстро сообразила, что схватки за трон ей не избежать. Борьба будет яростной и жестокой. Жестокой настолько, насколько это возможно между близкими родственниками. Она одна против сплоченной дворцовой партии, против алчных и жаждущих власти людей. Какое суровое испытание подготовили ей боги…
Наконец уяснив, что помощи ждать неоткуда, Клеопатра подписала указ, отдав пергамент Птолемею.
После чего главный чиновник Протарх взял указ в руки и зачитал его:
– «Все зерно, собранное в Центральном Египте, запрещено ввозить в Средний, Верхний и Нижний Египет. Этот хлеб может быть продан только в Александрии. Нарушивший сей указ подлежит немедленной смертной казни и конфискации всего имущества. Любой, кто заметит нарушителя и сообщит о нем, будет вознагражден».
Закончив читать, Протарх поклонился. Клеопатра поймала на себе хитрый взгляд Потина и насмешливый – Арсинои. Вдруг у нее возникло чувство, что она проиграла. Что допустила страшную ошибку и ее на чем-то подловили.
– Божественные, – раздался мягкий и тихий голос Потина, – Александрии не нужно столько много хлеба. Излишки можно передать провинциям.
– Ты отлично знаешь, советник, что Рим требует хлеба! – с трудом сдерживаясь, промолвила царица.
– Ну да, ну да… – евнух сокрушенно покачал головой. Но во всем его поведении сквозила явная издевка. Вслух об этом никто говорить не осмеливался, но в дворцовых галереях шептались, что в угоду Рима Клеопатра обрекает Египет на голод.
Сжав кулаки и вложив в свой взгляд такие презрение и надменность, на какие она только была способна, Клеопатра высокомерно произнесла:
– Все излишки хлеба, Протарх, ты должен отправить в Рим.
– Твоя воля будет исполнена, Божественная.
2
Клеопатра подставила лицо мягкому морскому бризу. Как же море умеет успокоить, утянуть в свои глубины боль и неразрешимые вопросы. Молодая царица тяжело вздохнула. Все складывается не так, как она хотела, задумывала, мечтала. Она чувствовала, словно находится на утлом суденышке и ее кружит и носит по морю, и нет никакой возможности пристать к берегу. Что за проклятие висит над ней? Что мешает ей, гордо расправив плечи, жить и царствовать по велению своего сердца, а не подстраиваясь под обстоятельства? Что же она делает неправильно? Как посмела она личную обиду на Аполлодора поставить превыше его ценного совета? Разве так поступают истинные правители?
