— Букварь! Я научусь читать!
— Да, мой мальчик, мой дорогой сын! Ты станешь читать. Неграмотному сейчас не прожить. Образованный всегда сыт, а необразованный, сколько руками ни работай, всё равно не знает — наестся ли досыта.
— Я выучусь и буду досыта есть. А то снег идёт — мне кажется, что это кашей небо землю кормит. Дождь льётся, а я думаю, что это кисель.
Мать улыбнулась. Её мальчик научится читать!
— Я все книги перечитаю!
Букварь. Букварь. Что может быть на свете лучше букваря? Ведь там живут буквы. И книга так хорошо пахнет. Она пахнет знаниями. О, он знал уже буквы. Он ведал, что у каждой свой характер, но в слогах они между собой дружат. А слоги сливаются в слова и стоят там, крепко взявшись за руки. И в конце каждого предложения стоит точка — так папа вбивает гвоздь по самую головку. «Букварь» — значит самая главная буква «эр».
— Рэ-э-э-э-э-э! — запел мальчик.
Каждая буква стояла в букваре отдельно, точно за невидимым заборчиком, и важно поглядывала на учеников старухи. Старуха была как Хранительница букв. Она раздавала их по своему желанию, и так не хотелось отдавать их ей обратно, возвращать букварю его тайну. Она была как ведьма, приставленная к богатству, чтобы его никто не унёс. Но он, Ганс Христиан Андерсен, запомнит все буквы наизусть, и ему не нужен будет букварь. Он узнает магию букв. Он познакомится с каждой точкой и подружится со всеми запятыми.
Дети тянули тонкие пальчики, когда нужно было ответить на заданный вопрос.
Старуха раздавала буквы. Она была больна жестокостью. Мальчик видел, как она умела бить. Кажется, она и родилась только для того, чтобы бить детей, и делала это всю жизнь, а в старости стала настоящим знатоком своего дела. Розги давно поглядывали на мальчугана и мечтали с ним познакомиться. Но мальчишка упорно не хотел этого делать. «А зря, — думали розги, — мы ведь никому не приносим вреда». И обижались на его нежелание знакомиться. И ждали случая, чтобы поговорить с ним на эту тему. И когда такой случай представился, с какой страстью влетели они в ладонь учёной бьющей старухи. У-у-у — какой гадкий мальчишка, так долго сторонился дружбы с ними. Они что, хуже его, что ли? Они были ветками — цвели, и у него время цветения. А когда дети цветут — они такие сочные и так легко плачут от боли. Нет, не зря ветки стали розгами. Раньше мальчишки ломали их, где хотели и когда хотели, а теперь розги бьют их, как хотят. «Мы научим мальчишек и девчонок знаниям, мы им влепим по хорошему месту! Мы им поможем овладеть наукой», — твердили розги, а на самом деле думали: «Ну, как хорошо излупить этих мальчишек, как приятно погулять по их кожице. Нет, жизнь прошла не зря». Они возвращались в ведро, где сладко засыпали до следующей экзекуции.
В большинстве своём класс состоял из маленьких девочек.
Букварь у старухи читали по складам. Научиться читать — значит стать грамотным человеком, открыть дорогу к мирам, в которые неграмотный не допускается, научиться читать — всё равно, что обрести второе зрение.
Но знания у старухи шествовали в окружении розог. Пучок этих помощников покоился около старухи в ожидании лучшей участи. Каждый прутик без промедления готов был прийти на помощь заблудившемуся в изучении букваря нерадивому ученику. Розги по-своему страстно любили детей, полёживали и ждали своего звёздного часа. Они так и ждали, чтобы познакомиться с Андерсеном.
Маленький Андерсен с детства возненавидел математику. Однажды старуха забыла о своём обещании, данном матери, не бить его.
От розог до знаний — один шаг.
Удар был неожиданным и особенно унизительным по этой причине. У мальчика не нашлось сил сдержать слёзы. Он чувствовал унижение, как никто, для него этот удар стал событием всей жизни.
Весь в слезах, Андерсен рванулся к двери и всё время до дома бежал, точно розги могли догнать его и продолжить своё долгое и трудное дело. Он был унижен. Он был оскорблён. Он хотел умереть. Ему казалось, что ветки на всех деревьях смеются над ним, ведь ветки — родные сёстры розог, так сильно отхлеставших его. Они и сами сейчас, видя, как он их боится, готовы были хлестануть по лицу разок-другой... Слёзы детей — источник радости розог, их воздух. Мечты их — детские слёзы. Родина их — как и родина каждого дерева, каждой ветки — весна...
— Она меня ударила! Я к ней больше не пойду! — плача, заявил он.
Отец сказал:
— Никакое образование не стоит и одного удара розги. Не ходи к ней больше, сынок.
Мать плакала.
— Если ты с самого раннего детства привыкнешь, что тебя бьют, то на жизни нужно ставить крест! — тяжело сказал отец. — Богатые получают образование за счёт того, что бедные не могут его получить!
— Что ты внушаешь сыну! — твердила мать. — Это Господь делает одних людей богатыми, а других бедными, так ему угодно. На небесах он всем воздаст, и тот, кто был на земле унижен, обижен, на небесах будет пребывать в довольстве и счастии.
Отец помолчал, посмотрел на сына и тихо проговорил:
— Богатые там тоже останутся богатыми, а бедные — бедными...
— Ой, отец, перестань так говорить! Бог ведь всё слышит.
— Я потому и говорю, что он всё слышит, мне нечего от него скрывать, пусть знает, я говорю то же самое, что думаю, и думаю то же самое, что и говорю!
И, давая понять, что он устал — а в последнее время он стал очень часто уставать, точно даже слова ему были в тягость на этой земле, — он вышел па улицу, где его одинокие страдания о своей неудавшейся жизни растворились в маленьких оконцах соседних домов, в их стенах. Он брёл наугад с мыслями о сыне, он хотел защитить его от злости мира — и не мог. Хотел, чтобы он был образованным, но на это у него не было денег. Хотел, чтобы он не носил перешитую с отцовского плеча одежду, и не мог заработать. Он мечтал иметь маленький, какой угодно маленький домик, но свой, видно, уж никогда не случится этого... Он едва не заплакал от бессилия перед этим огромным и всесильным Небом, перед несправедливостью людской, перед вечной властью денег на земле, когда богатые день ото дня богатеют, а бедные день ото дня делаются беднее. Где выход? Броситься в реку, чтобы разом покончить со всеми проблемами!
Река молчаливо катила свои волны, и он вдруг понял, что и ей тяжело из года в год, из века в век тащить эти волны к берегу, напрягая свою спину и даже ночью, не имея возможности расслабиться, подумать о чём-то своём. И там, где его сын видел подводное царство с романтическими русалками, отец видел только смертельно уставшую толщу воды, равнодушную к людским жизням, словно их никогда и не существовало на берегу; будто она, река, знала, что опять наступит время, когда людей не будет совсем, а она всё не перестанет нести свои тяжёлые волны вдоль равнодушных тусклых берегов, и какое ей дело, кто глядит на неё с берега — счастливый или несчастный человек, ведь её понятия о счастье и несчастье совсем иные...
