Как только генерал вышел, я встал на стол:
— Товарищи, давайте обсуждать!
Послышались возгласы:
— Фельдфебелей вон!
Солдаты им не доверяли. Мне казалось, что в данном случае удалять их, пожалуй, не имело смысла. Все равно теперь уже они нам помехой не будут, зато определенное впечатление на них это произведет. Пусть чувствуют нашу силу. Я высказал свою мысль однополчанам. Прытков поддержал меня. Фельдфебелям лишь поставили условие: ни во что не вмешиваться.
Достав тетрадку, я стал зачитывать изложенные в ней требования. По каждому из них присутствовавшие высказывались. После этого писарь 1-й роты Сокотнюк записывал окончательную формулировку каждого пункта.
Преображенцы вели себя организованно. В обмене мнениями особенно активно участвовали Прокофий Прытков, Кузьма Андреев, Иосиф Романовский, Александр Гаранович, Никифор Нерубайский, Андрей Герасимов, Трофим Тихомиров.
За час мы успели не только выработать петицию, но и переписать ее набело.
По истечении установленного времени Озеров не замедлил снова явиться в столовую. Я обратился к нему:
— Ваше превосходительство, мы просим вас дать честное генеральское слово, что никто из тех, кто выступал и будет выступать здесь, после не пострадает.
Озеров ответил:
— Прежде всего, благодарю тебя. Даю слово, что поскольку я разрешил говорить, то никто не будет подвергнут наказанию.
— Позвольте зачитать требования, с которыми согласны все солдаты.
Озеров удивился и рассердился:
— Какие еще могут быть требования? Нижние чины могут высказывать только пожелания и просьбы. У вас что, действительно требования?
Солдаты ответили, что это «просьбы и пожелания».
— Все ли согласны с изложенным на бумаге?
— Все! — дружно отозвались гвардейцы.
Генерал продолжал уточнять:
— Если кто-нибудь хоть с одним пунктом не согласен, поднимите руку!
Таких не оказалось.
Тогда фельдфебель Петр Соколов от имени всех фельдфебелей батальона доложил Озерову, что они в петиции не участвуют.
— Хорошо, — принял к сведению его заявление генерал и обратился ко мне. — Читай!
Четко и громко произнося каждое слово, я огласил составленный нами документ. Озеров взял его и стал разбирать, сообщая нам, что может быть удовлетворено властью его, а что придется доложить «высшему начальству». Командующий дивизией пробыл с нами около трех часов и настойчиво старался внушить, что во многом мы неправы, а отдельные пункты просто несовместимы с воинским долгом и присягой. Когда разговор коснулся несения преображенцами полицейской и охранной службы, Озеров заметил:
— Можно ли вас освободить от нее? Ведь одной полиции никак не справиться с революционерами. Бунтовщиков много, за них все рабочие. Если войска не помогут полицейским силам, то царя-батюшку могут убить. А вы присягу ему на верность давали!
— Стрелять в народ больше не будем! — стояли на своем солдаты.
Многих интересовало: почему Государственная Дума не принимает закон о наделении крестьян землей?
— Это не так-то просто, — отвечал Озеров. — Частная собственность священна и неприкосновенна, охраняется законом.
— Теперь все прикосновенно, — слышались резкие реплики.
— Подождем, все уладится! Зачем же бунтовать? Земля будет дана, только не сразу! — успокаивал генерал.
Ему стало жарко, он несколько раз порывался расстегнуть воротник мундира, но вовремя спохватывался и опускал руку. Переубедить гвардейцев ему не удавалось. Озеров чувствовал, что имеет теперь дело не с прежними бессловесными существами. Вот что мы требовали.
«Петиция 1-го батальона лейб-гвардии Преображенского полка
1. Человеческое обращение с нами начальства.
2. Освобождение от несения полицейской службы.
3. Свободное увольнение со двора и свободный доступ всюду[5].
4. Устройство читальни, в которую выписывались бы всевозможные передовые газеты и журналы, которые до сего времени нам было запрещено читать.
5. Чтобы не вскрывали солдатских писем.
6. Почему до сего времени не уволен 1903 год, и чтобы к 1 будущему января был уволен 1904 год[6].
7. Отменить принудительное отдание чести нижними чинами при встречах[7].
8. Требуем объяснить, где находятся наши товарищи, арестованные нынешней зимой, и возвратить их обратно немедленно с возвращением им прежнего звания.
9. Улучшить пищу, вообще варить ее по вкусу солдат, в частности отменить горох, в кашу прибавить сала, на ужинную варку также прибавить мяса или сала. Улучшить качество хлеба, так как он всегда бывает сырой и горелый.
10. Выдачу на руки солдатам денег за экономическую крупу[8].
11. Удовлетворить полностью бельем и постельной принадлежностью всех чинов, улучшение обмундирования и т. д.
12. Более лучшее лечение, уход и обращение с больными.
13. Отменить отдание чести, становясь «во фронт» всем гг. офицерам полка, кроме своих ротных и батальонных командиров, как требуется Уставом.
14. При увольнении в запас выдавать все обмундирование второго срока, а не бессрочное, как было до сего времени.
15. Право свободного доступа к начальству с ходатайством о своих нуждах и право свободно собираться нам для обсуждения своих нужд.
16. Право на бесплатный проезд в отпуск по железной дороге с сохранением содержания за все время отпуска.
17. Выражаем свою солидарность (согласие) с требованием депутатов Государственной Думы о наделении крестьян землей.
18. Ненаказуемость за политические убеждения.
19. Наш девиз (правило): один за всех и все за одного».
Во время чтения пункта об увольнении в запас солдат, выслуживших срок службы, я заявил Озерову, что ходил к члену Государственной Думы А. Ф. Аладьину, и тот объяснил: призванные в 1903 году должны быть уволены в запас теперь, а пришедшие в армию в 1904 году — в январе.
Озеров ничего на это возразить не смог. Он только пытался объяснить причину задержки, которая нам была и без того хорошо известна. Озеров спросил нас:
— Дадите ли вы мне обещание, что во время пребывания в Петергофе, в гостях у императора, будете думать только об исполнении долга службы и присяги?
— Постараемся, — раздались возгласы.
— Обещаете ли вы также сохранять порядок в лагере?
Ответ последовал утвердительный, но слабый и недружный.
Во время беседы с нами Озеров вел себя выдержанно и произвел хорошее впечатление. Многие были уверены, что генерал поможет восстановить справедливость. Он дал честное генеральское слово никого не трогать.
