строфа эта, безусловно, относится к княгине Голицыной. Но если «не дай Бог», то зачем наведываться в особняк на Миллионой в каждое свое пребывание в Петербурге по нескольку раз в неделю? Чтобы укрепиться в отвращении? Да полноте!
Единственная новость, за которую злорадно ухватились петербургские прелестницы, оказалась та, что у князя Голицына, оказывается, существовала побочная семья и даже дети. Значит, есть какая-то червоточина в этой умничающей и стареющей красотке, если в свое время князь отказался делить с ней ложе. Значит, совершенства-то и нет. Михаил Долгорукий, единственный мужчина, который мог опровергнуть эти сплетни, давно был мертв. Впрочем, сама княгиня мало обращала внимания на великосветские измышления и глупости.
В 1835 году во Франции вышла книга «Анализ силы». Этим трудом княгиня увенчала свои многолетние занятия математикой под руководством знаменитого профессора Остроградского. Так что рассказы о первой русской женщине-математике по имени Софья Ковалевская — не более, чем красивая легенда.
Мало кому известно также, что именно княгиня Голицина первая предложила создать мемориал в Москве в честь победы над Наполеоном. Она считала, что кремлевские стены — олицетворение силы и неприступности — должны быть увенчены бронзовыми досками с именами тех, кто «прославились воинскими подвигами или высокими добродетелями». Более того, она предлагала — в записке на высочайшее имя — чтобы увековечены были все, без различия сословий. «Здесь…все должны быть равны: никакие происки и богатства не должны давать право быть первым среди героев… И поэтому последний из крестьян может этим правом воспользоваться». Кем, как и когда была воплощена эта идея, наверное, нет нужды напоминать.
А к своему сорокалетию княгиня сделала себе поистине царский подарок. Ее формальный супруг, князь Голицын, решил вдруг… вступить в брак с молодой и очаровательной фрейлиной Александрой Россет. Забыл, должно быть, что по собственной же воле до сих пор состоит в законном браке. Но когда попросил княгиню о разводе, услышал в ответ ледяное: «Нет». Долг-то оказался платежом красен, а князь Голицын на долгое время остался предметом насмешек Петербурга и Москвы.
Последние годы своей жизни Авдотья Голицына провела в Париже. Она слишком сочувствовала сосланным декабристам, чтобы оставаться в отторгнувшем их обществе. В Париже она продолжала писать книги: по философии и литературе. Ее труды выходили на французском языке, но с русскими эпиграфами и давно стали библиографической редкостью.
Умирать «Ночная княгиня» приехала обратно в Россию. Ее похоронили в январе 1850 года в Александро-Невской лавре: рядом с бронзовой, потемневшей от времени плитой над могилой Михаила Долгорукого. На её же могиле выбита собственноручно составленная княгиней надпись:
«Прошу православных русских и приходящих здесь помолиться за рабу Божию, дабы услышал Господь мои теплые молитвы у престола Всевышнего для сохранения духа Русского».
А ещё незадолго перед смертью княгиня написала почти пророческие слова, непосредственно обращенные к нам:
«Да сохранит нас Бог от внутренних неустройств, и тогда никакая иноземная власть не сможет поколебать нашего могущества».
Что она имела в виду? Идею? Государство? Любовь?
Ответов на эти вопросы не получить уже никогда.
Сын неизвестного отца и знаменитой матери, почти полвека жаждавший взойти на престол, он за четыре года лет своего царствования сумел вызвать у подданных такую ненависть, какую не вызывали даже античные тираны. Император Павел I, больше чем кто-либо из его предшественников и последователей стремившийся вызывать к себе любовь близких и обожание подданных, достиг прямо противоположного результата — и все из-за некоторых странностей в психике.
Сумасшедший на троне — не такая уж редкость, как это может показаться. Монархи те же люди и ничто человеческое им, как говорится, не чуждо. Просто слегка (или не слегка) сдвинутый по фазе обыватель доставляет хлопоты своим близким, не более того. Коронованный безумец — проклятие целого народа, а иногда и резкий поворот в истории страны. Что позволено Юпитеру…
Личность Павла — загадочна и неоднозначна. Некоторые считают его патентованным сумасшедшим, с колыбели, якобы, проявлявшим все признаки агрессивного слабоумия. Другие — непризнанным гением, достойным внуком своего великого деда — Петра Первого. Впрочем, нормальность Петра Алексеевича не является аксиомой, а его жестокость временами граничила с патологией. Да, официальный отец Павла, император Петр Третий действительно был дурно воспитанным и малообразованным идиотом. Но дело в том, что никто не знает фактического отца. Знала Екатерина Великая, мать Павла Петровича. В запальчивости кинула как-то сыну:
— Мне стоит только открыть рот и ваши права на престол окажутся фикцией.
Но — не открыла. Промолчала, унесла тайну с собой в могилу. Страстно желала, чтобы престол в обход сына достался обожаемому внуку Александру. Не успела? Не смогла? Так или иначе, Екатерина стала косвенной причиной того, что её внук впоследствии стал отцеубийцей. Но это — позже.
Свадьба племянника и наследника императрицы Елизаветы Петра Федоровича и принцессы Ангальт-Цербской Софии-Августы-Фредерики (в православном крещении — «благоверной Екатерины Алексеевны») состоялась в августе 1744 года. Невесте было шестнадцать лет, жениху — семнадцать. По тем временам вполне зрелые люди. Да только придворные медики всеподданнейше доносили императрице: «Жених кондиций, надобных для брака, не обрел, и свадьба сия зело преждевременна: года два ещё потребно, дабы все произошло согласно природе».
Императрица предупреждением пренебрегла. В результате, в первую брачную ночь молодые… играли в куклы. Не потому, что великая княгиня Екатерина так и не рассталась с детскими привычками, а потому, что именно такое времяпрепровождение более чем устраивало великого князя Петра. Если он не играл в куклы, то устраивал потешные баталии с полчищами игрушечных солдатиков на ковре в супружеской спальне. Или играл на скрипке. Или дрессировал собак. Юную же свою супругу, как бы сказали теперь, «в упор не видел», а находясь в добром расположении, развлекал её рассказами о своей неземной страсти к той или иной фрейлине.
Эта супружеская «идиллия» продолжалась два года. После чего Екатерина получила письмо, не оставляющее никаких сомнений относительно будущего великокняжеского семейства:
