Ознакомительная версия.
Кто-то назвал «Последний срок» прологом к «Живи и помни». Но можно сказать и резче: «Последний срок» – следствие, «Живи и помни» – суд и приговор.
В центре повести, как часто это бывает у Распутина, мужчина, совершивший ошибку, расплачиваться за которую приходится не только ему самому, но и близкой ему женщине.
…К Настене вернулся муж с фронта. Не героем – днем и по всей деревне с почетом, а ночью, тихо и крадучись. Он – дезертир. Войне уже виден конец. После третьего, очень сложного ранения он сломался. Вернуться к жизни и вдруг умереть? Не смог он перешагнуть этот страх. У самой Настены война отняла лучшие годы, любовь, ласку, не позволила ей стать матерью. Случись что с мужем – захлопнется перед ней дверь в будущее. Скрываясь от людей, от родителей мужа, она понимает и принимает мужа, делает все, чтобы спасти его, мечется в зимнюю стужу, пробираясь в его логово, скрывая страх, таится от людей. Она любит и любима, быть может, впервые вот так, глубоко, без оглядки. Результат этой любви – будущее дитя. Долгожданное счастье. Да нет же – позор! Считается, что муж на войне, а жена – гуляет. От Настены отвернулись родители мужа, односельчане. Власти подозревают ее в связи с дезертиром и следят. Пойти к мужу – указать место, где он скрывается. Не пойти – уморить его голодом. Круг замыкается. Настена в отчаянии бросается в Ангару.
Вселенная в повести делится на два мира, живых и мертвых, разделенных, как и полагается, рекой забвения. Настена принадлежит к миру живых, Андрей – изначально – к миру мертвых, который он выбрал дезертировав, думая, что выбирает жизнь («Ты носишь имя, будто жив, но ты мертв» – Откровение, 3, 1). Андрей сам говорил Настёне: «На люди мне показываться нельзя, даже перед смертным часом нельзя; у тебя была только одна сторона: люди, там, по правую сторону Ангары. А сейчас две: люди и я. Свести их нельзя, надо, чтобы Ангара пересохла».
И речь в повести об Андрее не идет, он – лишь повод для автора поговорить о Настене. Распутин говорил: «Ради Настены и задумывалась эта вещь, и писалась. А для того, чтобы характер ее проявился в полную меру, пришлось искать какие-то особые обстоятельства, каковыми я посчитал историю с ее мужем. А это потребовало и в отношении к нему некоего судебного разбирательства перед приговором. Не хотелось его мазать одной лишь черной краской…»
Настоящий и единственный герой повести – Настена.
Характер Настены Гуськовой максимально приближен к идеальному. Она «с самого начала мечтала отдавать больше, чем принимать, – на то она и женщина, чтобы смягчать и сглаживать совместную жизнь, на то и дана ей эта удивительная сила, которая тем удивительней, нежней и богаче, чем чаще ею пользуются», – писал Распутин. Это женщина, поставленная жизнью в ситуацию трагического выбора, ее душа не может примирить противоположные решения: как жить по совести, вместе со всем деревенским миром, сплоченным в горестях военной жизни, и как сохранить верность и преданность мужу, нарушившему закон братства и товарищества и бежавшему с поля боя. Преступление Андрея Гуськова отчуждает Настену от людей, лишает ее уверенности в настоящем, которое расходится на «отдельные, равные, чужие друг другу куски», и даже долгожданный ребенок обещает ей в будущем только позор.
Повесть «Живи и помни» начинается с пропажи топора в бане. Эта деталь сразу задаёт повествованию эмоциональный настрой, предвосхищает его драматический накал, несёт дальний отсвет трагического финала. Топор является орудием убийства телёнка. В отличие от обозлённой на людей матери Гуськова, лишённой даже материнского чутья, Настёна сразу догадалась, кто взял топор: «… вдруг ёкнуло у Настёны сердце: кому чужому придёт в голову заглядывать под половицу». С этого «вдруг» всё изменилось в её жизни.
Очень важно то, что на догадку о возращении мужа подтолкнуло её чутьё, инстинкт, животное начало: «Настёна села на лавку у окошечка и чутко, по-звериному, стала внюхиваться в банный воздух… Она была как во сне, двигаясь почти ощупью и не чувствуя ни напряжения, ни усталости за день, но делала всё точно так, как и задумала… Настёна сидела в полной темноте, едва различая окошко, и чувствовала себя в оцепенении маленькой несчастной зверушкой». Встреча, которую героиня ждала три с половиной года, каждый день представляя, какой она будет, оказалась «воровской и жуткой с первых же минут и с первых же слов». Психологически автор очень точно описывает состояние женщины во время первой встречи с Андреем: «Настёна с трудом помнила себя. Всё, что она сейчас говорила, всё, что видела и слышала, происходило в каком-то глубоком и глухом оцепенении, когда обмирают и немеют все чувства и когда человек существует словно бы не своей, словно бы подключённой со стороны, аварийной жизнью. Она продолжала сидеть, как во сне, когда видишь себя лишь со стороны и не можешь собой распорядится, а только ждёшь, что будет дальше. Вся эта встреча выходила чересчур неправдашней, бессильной, пригрезившейся в дурном забытьи, которое канет прочь с первым же светом.»
Настёна, ещё не понимая, не осознавая этого умом, чувствовала себя преступницей перед людьми. Она пришла на свидание с мужем, как на преступление. Начинающаяся внутренняя борьба, ещё не осознаваемая ею, обусловлена противоборством двух начал ней – животного инстинкта («зверюшка») и нравственного (свидание – преступление). В дальнейшем борьба этих двух начал в каждом из героев Распутина разводит их по разным полюсам: Настёна приближается к высшей группе героев Толстого с духовно – нравственным началом, Андрей Гуськов – к низшей. Ещё не осознав всё случившееся, ещё не зная, какой они с Андреем найдут выход, Настёна совершенно неожиданно для себя подписывается на заём на две тысячи: «Может, хотела облигациями откупиться за мужика своего… Кажется, о нём она в это время не думала, но ведь мог и за неё кто-то подумать». Если у Гуськова из подсознания на войне прорывается животное начало («звериный, ненасытный аппетит» в лазарете), то в Настёне бессознательно («вины она за собой всё-таки не чувствовала, не признавала»), говорит голос совести, нравственный инстинкт.
Настёна живёт пока только чувством, жалея Андрея, близкого, родного, и в то же время ощущая, что он чужой, непонятный, не тот, кого провожала на фронт. Она живёт надеждой, что со временем всё обязательно кончится хорошо, стоит лишь выждать, потерпеть. Она понимает, что одному Андрею не вынести свою вину. «Она ему не по силам. Так что теперь – отступиться от него? Плюнуть на него? А может, она тоже повинна в том, что он здесь, – без вины, а повинна. Не из-за неё ли больше всего его потянуло домой?»
Ознакомительная версия.
