Русская сильная, но небольшая литература — всегда отличалась своими высокими моральными качествами. Ныне господствующая теория в литературе — теория социального заказа — её обезличила, унизила, лишила её почти всякого значения. Коммунизма всё равно не воплотишь, сколько бы ни писали на эту тему ловкие советские литераторы, только денежки пропадут. А между тем настоящая русская литература ушла в подземелье, в подполье. В СССР, говорят, в рукописях теперь много прекрасных произведений, которым не увидать скоро света, потому что на свет литературная призма социального заказа пропускает только ярко-красные лучи.
Ленинисты до сих пор повторяют ошибку царя Петра, который в коллегиальном начале усматривал гарантии самостоятельности, энергичности действий отдельного лица.
Однако, как известно, это обстоятельство в истории привело именно к бюрократизму и полной потере чувства ответственности у русского чиновничества. Социалистическая коллегиальность, проповедуемая коммунистами, имеет как раз эти же самые последствия; частная русская инициатива погибла, не культивируется, всё исчезает под серым налётом коллективистической равновеликости…
И поскольку эта коммунистическая ошибка является воинствующей — тем более она вредна. После 11-летнего опыта стало видно совершенно ясно, что обострённые классовые интересы полезны только до той поры, покамест они содержат в себе положительные, утверждающие начала. Поскольку же эти начала выявляются как начала, по преимуществу враждующие, получается убогая односторонность в полифонической народной симфонии.
Никто так не понял этого обедняющего начала постоянной гражданской войны и классовой — не живой, а принципиальной розни, как Муссолини. Он — ученик Ленина, но он пошёл значительно дальше Ленина в подчёркивании положительного творческого элемента в народных противоречиях, к чему шёл и Ленин. Он точно так же, как Ленин, вышел из социализма и объявил диктатуру партии, поддерживающей отдельную личность ради блага всего народа. Но он решительным образом выкинул из своего обихода принцип гражданской войны, заменив его принципом государственного национального мира и сотрудничества всех классов. Вместо того чтобы тратить время на уничтожение буржуазных знатоков и специалистов по тому или иному делу, а потом оставаться с полуграмотными пролетариями, которые, при всей их решительности, никоим образом не могут считаться носителями культуры, как не может, положим, конкурировать любой конь тяжеловоз с арабским скакуном, — Муссолини привлёк к работе решительно всех, введя принцип обязательности работы на общее дело и, таким образом, оформив, в высшей степени решительно, государственную волю к поддержанию самого государства.
Результаты — известны. Цветущее состояние государства фашистов, нищенское безобразное состояние государства коммунистов — говорят сами за себя.
И кто знает, не умри Ленин в возрасте всего 56 лет, не перешёл ли бы он, видя тщету идеи о всемирной революции в эгоистичной Европе, — к националистическому устремлению на пользу России?
Но Ленина нет. Его печальные эпигоны, воспитанные на марксистских брошюрках, протащенные случайно Лениным к власти, продолжают своё дело бюрократического властвования и внедрения тех основ, над которыми смеются уже в каждом кабаре.
В своём упорстве они не замечают того, что русский народ — практический и умный народ, и всеми правдами и неправдами ускользает от этого изуверского преследования. Слишком большие «ножницы» между словами и делом, слишком большое расхождение между «нормальным питанием в калориях», установленным наукой и обещанным коммунизмом, и реальным голодом, выразительная свистопляска некоторых весёлых персов на фоне всеобщего развала — конечно, рано или поздно тоже «заострят противоречия», несмотря на всякие старания по «притуплению» со стороны Лубянки.
И тогда, очевидно, согласно объективному ходу вещей, — понадобится новый Ленин, который, учтя все ошибки старого, будет более объективен в свойствах русской души и создаст новый православный национальный всенародный Октябрь.
И этот новый Ленин придёт ещё раз исправить ошибки старого.
Гун-Бао. 1928. 16 октября.Двадцать пять лет Русско-японской войны
Скромная заметка в нашей газете о том, что скоро исполняется уже 25 лет с начала русско-японской войны, — вдруг обострённо задела сознание. Как, неужели уже 25 лет? Неужели же промелькнуло тому уже четверть века?..
Да, и подведём некоторые итоги этому.
* * *
Как сейчас помню: седьмой класс гимназии, февральская, тихая, снежная зима в спокойном, красивом провинциальном городе…
Величественные, Александровского ампира «присутственные места», великолепная пожарная каланча и тут же орущие гамэны-мальчишки, у которых публика рвёт за две копейки только что выпущенные утренние телеграммы. И я покупаю эту телеграмму… То было внезапное нападение Японии на русскую эскадру в Порт-Артуре.
Тогда, двадцать пять лет тому назад я узнал то волнение, с которым потом столько раз покупал разные телеграммы на улицах городов — то во время войны, то во время революции… Тогдашняя белая, длинная, полосочкой телеграмма в две колонки была для меня первой чайкой, мелькнувшей в волнах февральского снежного моря… Приближалась буря. Ведь это была первая русская война на моей жизни…
Царь Александр ни с кем не хотел воевать, и эта немудрящая истина была необычайно плодотворна по своим последствиям. Прошло десять лет царствования его сына Николая без войны. И вот — война, да ещё где — на Востоке, против государства, которое едва знали по имени, но толком не знали, что оно такое из себя представляет…
Конечно, всеми овладел энтузиазм; бросали в воздух фуражки, кричали ура; у нас в гимназии перестали танцевать «гейшу», как танец, свойственный одним японцам.
А потом стали приходить и иные, тревожные вести. «Русское Слово» как-то с негодованием напечатало, что японский, т. е. в пользу Японии — заём продаётся в Москве и очень успешно раскупился в банках. Выходило, следовательно, что российское общество поддерживало Японию в этом её полезном предприятии — в войне против России…
Правда, на следующий же день недоразумение разъяснилось, и «Русское Слово» признавалось, что оно село в необыкновенную лужу: правда, заём-то был, и назывался он «японским», но был выпущен русским правительством и специально на войну с Японией…
