Всех арестованных поместили в одну камеру, что позволило Александру Александровичу тихо проинструктировать дочерей, как вести себя на допросах, что отвечать следователям. Прямых улик у фашистов не было, и это облегчало положение подпольщиков, схваченных в тот день…
В одиннадцатом часу ночи стали вызывать на допросы. Первую повели Раису. Она придерживалась тактики полного отрицания связей с подпольем и партизанами, говорила, что возмущена несправедливым арестом.
— Словами тебя, видно, не проймешь, — сказал следователь и дал знак подручным.
Раю принялись избивать плеткой. Сначала она не издавала ни звука, потом стала кричать.
— Будешь говорить? Будешь?! — орал следователь.
— Ничего не знаю, ни в чем не виновата! — кричала девушка.
Допрос окончился безрезультатно. Не дали никаких ценных следствию показаний и остальные арестованные. Тогда наутро всех снова заковали в наручники и повели по городу в СД. Здесь повторились допросы, избиения, пытки. Потом отправили в тюрьму на улице Володарского и в течение двух месяцев продолжали вести следствие. Однажды ушла на допрос и не вернулась Нина Сербина, с тех пор судьба ее неизвестна.
Последний раз Раю допрашивал незнакомый гитлеровец, по-видимому, в немалых чинах. Когда ее ввели в кабинет под рычанье овчарки, непременно присутствовавшей на допросах, этот новый следователь сказал переводчику:
— Где ты ее раздобыл? Какой же это партизан, это совсем ребенок!
Переводчик ответил:
— Если этому ребенку всыпать как следует, она может заговорить вполне по-взрослому!
— Ну-ну, — сказал следователь, — попробуй у нее что-либо узнать…
И переводчик стал допрашивать. Начал, как водится, с угроз.
— Выбирай одно из двух: жизнь или долгие мучения! Таким, как ты, мы не дадим сразу умереть, а выбьем правду во что бы то ни стало!
В душе у Раи, как она теперь сама рассказывает, стоял сплошной ужас. Тело холодело, ноги деревенели. Но сверхусилием воли она скрывала свое состояние, делала вид, что все эти угрозы ее не касаются, ведь она невиновна.
Ее повели в комнату пыток. Чего только здесь не было для истязания людей! Но и здесь Рая повторила, что не может ничего сообщить следствию.
К ее удивлению, пыток не применили. Допрос повел немец, переводчик лишь присутствовал при этом. Гитлеровец был вкрадчив и понимающ. Он не выспрашивал, а как бы вел непринужденную беседу. Рая сделала вид, будто идет на откровенность и даже рассказала гитлеровцу, как она жила до войны. Довоенной жизни она противопоставила теперешнюю. Вот-де арестовали по одному только подозрению, два месяца ни за что морят в тюрьме. Этот новый тактический ход придал Раиной легенде большую убедительность. С ней решили больше не возиться, но и отпускать не намеревались, а отправили в концлагерь, что помещался на улице Широкой.
Страшное это место было в оккупированном Минске. Недолгое время пробыла в нем Раиса, но насмотрелась всего досыта. Видела, как слабых и больных сажали в душегубки, чтобы отравить выхлопными газами. После побега, во время которого были убиты часовой и офицер, весь лагерь построили и тут же у всех на глазах расстреливали каждого десятого как заложника.
Но были и светлые мгновения — встреча с отцом, например. От него Рая узнала, что сестренку Олю отправили из тюрьмы раньше и увезли в рабство в Германию.
Вскоре с очередной партией заключенных поехала на Запад и Раиса. Перед тем они трижды проходили санобработку по-фашистски, то есть их совершенно голыми гоняли от дезкамеры до бани и обратно. А на дворе стоял февраль. Леденящий холод, посиневшие тела, ругань, зуботычины…
Все знали, куда их везут. И мириться с этим не хотели. Где-то перед Польшей или уже на ее территории из эшелона бежало несколько мужчин. За это конвоиры зверски избили всех, кто ехал в том вагоне. В женской теплушке, где находилась Рая, стихийно возник протест против избиений, они раздобыли у одной старушки красный головной платок, вывесили его за оконную решетку и хором запели песню: По долинам и по взгорьям Шла дивизия вперед, Чтобы с бою взять Приморье — Белой армии оплот…
Охранники были вне себя. Со скрежетом отворилась дверь вагона, пошли в ход приклады и плетки, а в это время в другом вагоне начиналась другая песня. Фашисты затворяли эту теплушку и бросались к той… Так вот и ехали.
Вначале эшелон хотели разгрузить в концлагере близ Берлина, но потом раздумали и, напротив, из этого лагеря добавили в поезд заключенных. Смотреть на них без ужаса было нельзя: живые трупы, обезображенные и замученные. Все наголо острижены, одеты во что попало.
Эшелон прибыл во Францию. Все изголодались до невозможности, так что идти по одному не могли, брались по трое под руки и шагали, едва передвигая ноги. Когда разводили мужчин в одну сторону, женщин в другую, Раиса опять встретила отца. Оказывается, он ехал в рабство на том же поезде. Свидание было недолгим, их разлучили, и уже потом Рая узнала, что Александр Александрович бежал из немецкого лагеря и попал к вступившим во Францию союзникам.
300 женщин из эшелона отправили в лагерь на север страны, в деревню Круа. Здесь выводили на строительство железобетонных укреплений. Ни с того ни с сего вдруг объявили двухнедельный карантин, мол, по поводу тифа. Как позже Рая узнала, никакого тифа и в помине не было, а это облегчала участь заключенных русская врач Рыдлевская, имитируя перед немцами опасность эпидемии.
Затем до Раи дошли слухи, что из соседнего барака несколько женщин совершили побег. Ей тоже предложили бежать к партизанам. Вначале Раиса не решилась, потому что не успела присмотреться к обстановке, досконально изучить систему немецкой конвойной службы. Но потом она узнала, что весь лагерь собираются отправить в Германию для работы на шахте. Это обстоятельство заставило ее мобилизоваться, и она совершила дерзкий ночной побег, ей помогал французский проводник. Но в темноте Рая его потеряла, заблудилась в незнакомой местности…
Фашистам нетрудно было опознать в истощенной, оборванной девушке беглянку из-под стражи. Они ее тут же схватили и отправили в другой лагерь.
Спустя год, 3 октября 1945 года, в день своего двадцатилетия, Рая Врублевская вернулась в родной Минск. Встреча с городом была одновременно радостной и горькой. Что осталось от славного Минска, уму непостижимо… Домой идти было страшновато: а вдруг не найдет никого в живых? Вот она на улице Чкалова. Их дом чудом уцелел среди развалин и пожарищ… Но в нем уже живут другие. Неужели… Однако соседи, немногие из уцелевших, успокоили помертвевшую от горя девушку: живы ее родные, живы! Оказывается, отец вернулся в прошлом году, вскоре после него прибыла из германской неволи сестренка Оля. Вся семья, арестованная два года назад, собралась наконец вместе. Чудом уцелели.
