— Ты вот что, Володя, — с теплотой в голосе сказал мне Николай Петрович, — вези этого немца сюда. Мы еще раз прощупаем, что это за птица, а потом отправим его в этот лес, где находятся их солдаты. — Помолчав немного и нахмурившись, Гудков спросил меня: — Что же ты, комиссар отряда, мне не докладываешь, что произошло с твоим пятым отрядом? Как погиб командир-отряда Николай Агапоненко? Как погибли многие партизаны вашего отряда?
— Эх, товарищ комбриг, страшное горе постигло наш отряд. — И я подробно рассказал все, что произошло там во время блокады и штурма большака Лепель — Борисов.
Слушал меня Николай Петрович, и все ниже и ниже склонялась его голова. А потом он резко поднял ее и, гневно сверкнув своими карими глазами, через слезы, которые у него навернулись на глазах, резко, со злобой в голосе, заявил:
— Этого Игнатовича нужно отдать под трибунал! Какое он имел право распустить отряды и всех партизан бригады? Он отстранился от командования бригадой в самые тяжелые для нее дни. Погубил половину бригады и спрятался там, в болоте. Как я сожалею, что меня не было в эти тяжелые дни с вами… — Немного поостыв от своего возбуждения, он вспомнил о своем друге Агапоненко и глухим голосом проговорил: — Ах, Николай, Николай, как же это получилось, что ты погиб? Это был самый лучший командир отряда. А какой он был смелый разведчик!.. Мы с ним с самого начала организации нашей бригады воевали против немцев, а вот теперь его нет в живых, просто как-то не верится…
— Николай Петрович, — после некоторой паузы, наступившей в нашем разговоре, сказал я, — Николай Агапоненко очень часто вспоминал о вас. Он так и говорил мне: «Если бы теперь с нами был Николай Петрович, то мы не попали бы в это кольцо блокады, а вырвались бы из него, как это было много раз раньше».
Долго еще расспрашивал меня командир бригады обо всем, что произошло в блокаде, а потом сказал:
— Ну вот что, комиссар, давай собирай остатки своего пятого отряда, и скоро мы будем расформировываться. Через день-два подойдут регулярные части Красной Армии, и начнется прочесывание этого леса, где находятся остатки недобитой немецкой дивизии. Разгромим этих немцев, а потом нас будут расформировывать.
Вернувшись из Колодницы в деревню, я с большой досадой узнал, что немца-парламентера партизаны расстреляли.
— Как же это произошло? — спросил я партизана, охранявшего немца.
— Товарищ комиссар, когда я посадил немца в амбар, а вы уехали в Колодницу, ко мне подошел тот «долговязый», который говорил, что он из бригады Дубровского, и спросил меня, что это за немец у меня сидит? Я ему ответил, что это парламентер. «Знаем, какие это парламентеры», — сказал он и потребовал, чтобы я его вывел на улицу и расстрелял. Когда я стал ему говорить, что вы мне приказали охранять его, тогда он заявил, что якобы вы, товарищ комиссар, когда садились в лодку, приказали ему расстрелять этого немца. Я не знал, как мне быть, и поверил ему.
— А где же этот партизан? Срочно разыщите и приведите ко мне.
Через полчаса пришли ко мне партизаны и доложили, что «долговязого» нигде в деревне нет, он куда-то исчез. Тогда я понял, что это был за «партизан». Это был как раз тот, который с самого появления в отряде мне показался подозрительным. В тот период были случаи, когда полицаи, которые служили у немцев и которых немцы не взяли с собой, были вынуждены под видом партизан из других отрядов примазываться к разным партизанским отрядам в надежде на то, что о них никто не узнает и они безнаказанно будут считаться партизанами. Один из таких оказался и у нас в отряде.
Собрав оставшихся в деревне партизан, я вынужден был объяснить им, какую они сделали для всех нас непоправимую ошибку, дав обмануть себя этому негодяю, который, расстреляв парламентера, не дал нам возможности договориться с немцами об их сдаче в плен.
— А теперь нам придется воевать с этими немцами, находящимися в лесу, и сколько еще партизан погибнет в этих боях, трудно сейчас сказать. Вот к чему привела ваша беспечность, — отчитывал я партизан, стоящих, понурив головы, передо мной.
— Товарищ комиссар, во всем виноват только я один, — заявил обманутый партизан. — А раз так, то пошлите меня на задание к командиру Цымбалу на линию блокады. Я постараюсь искупить свою вину.
— Хорошо, идите, а я проверю, как вы там будете воевать.
4 июля 1944 года по радио мы получили известие, что 3 июля нашими войсками освобождена от немецко-фашистских войск столица Белоруссии город Минск. Сколько же было радости и ликования у нас, белорусских партизан, и местного населения! Мы все поздравляли друг друга с большой победой. В этот же день недалеко от нас заговорили «Катюши». Это подошедшее к нам на помощь одно из соединений Красной Армии начало громить оставшихся в окружении гитлеровских солдат недобитой немецкой дивизии. Гитлеровцы не выдержали этого удара и начали, вначале небольшими группами, а затем целыми ротами, выходить к Колоднице и сдаваться в плен.
Мы свою боевую задачу выполнили с честью.
* * *
От комбрига Гудкова мы получили приказ: всем отрядам бригады к 7 июля 1944 года собраться в одной из деревень нашего партизанского района для расформирования бригады. Встретившись в Колоднице с остатками своего отряда и проверив по списку, кто остался жив, кто погиб в блокаде и кто пропал без вести, я приказал всем партизанам перебазироваться в ту деревню, где будет происходить расформирование бригады. Смотрел я на своих товарищей, когда они стояли в строю, и видел, как они все похудели и сильно изменились за период блокады. Когда я приказал разойтись, ко мне подошли наши бывшие разведчики и мои лучшие товарищи в отряде Егор и Алексей Короткевичи, наш работник штаба отряда Красинский, Иван Старшинов и другие партизаны, которые тепло пожали мне руку и спросили, как мое здоровье, что у меня с ногами.
— Сейчас уже все хорошо, а вообще-то ноги сильно болели. Я почти не мог ходить. Спасибо вам за внимание, проявленное ко мне. Да, товарищи, отряд наш сильно поредел. Нет среди нас нашего любимого командира Николая Алексеевича Агапоненко. Погибли Егор Евсеев, Петр Захаров и многие другие товарищи. Нашего Франца Питча немцы забрали на болоте, где был наш госпиталь. Какова судьба его и медицинских работников, которые были на острове в этом госпитале, мы не знаем. Вы же знаете, что всех раненых, которые там находились, немцы потопили в болоте. Там погиб и наш командир хозвзвода Володя Егоров, и другие товарищи. Давайте помянем их и не забудем никогда. — Собравшись вокруг меня, мои товарищи сняли головные уборы и со скорбными лицами застыли в траурном молчании, низко склонив свои головы. Когда траурная минута кончилась, кто-то из партизан спросил:
