325
Шильдер. Т. 4. С. 351.
Военно-поселенский бунт был здесь не так давно подавлен, зачинщики выявлены, так что можно было рассчитывать на покорную верность «вычищенных» войск.
Свиньин П. П. Картины России. Ч. 1. СПб., 1839. С. 350.
Там же. С. 354.
Там же. С. 346.
См.: Воспоминания Николая Игнатьевича Шенига // Русский Архив. 1880. № 11–12; 1881. № 1.
Цит. по: Василич Г. Император Александр I старец Феодор Кузьмич. М., 1911. С. 30.
Николай Михайлович, великий князь. Император Александр I: Опыт исторического исследования. С. 566.
Как служили они оправдательным документом перед лицом общественного мнения при повторном тиснении двумя книжечками, без указания места и даты выпуска. Документом, настолько для Аракчеева важным, что он даже не счел нужным испросить разрешение Николая I на публикацию монарших автографов — зная, что согласия не будет, и предпочитая неизбежный гнев царя ропоту неосведомленных современников и потомков.
Николай Михайлович, великий князь. Император Александр I: Опыт исторического исследования. С. 334.
Возможно, в конверте хранились слова стихотворной молитвы, которую приводит в своих письмах из Таганрога Ф. И. Мартос: «Ты, Господи, путь мой направишь и от гибели меня весьма избавишь, спасешь создание Свое» (Последние дни жизни императора Александра I [Письма Ф. И. Мартоса И. Р. Мартосу из Таганрога] // Исторический вестник. 1869. № 2. С. 494.
Имя св. Иоасафа приводится здесь в том написании, которое принято виршевой поэзией.
Г[олембиевский] А. Феодор Козьмич // Русский биографический словарь. Т. 25. СПб., 1913. С. 301.
Не родовое ли древо имеется в виду?
Здесь и далее высказывания Феодора Козьмича, дошедшие до нас в воспоминаниях современников (то есть заведомо приблизительно воспроизведенные) с сохранением разницы в написании имени старца цит. по: а) Василич Г. Император Александр I старец Феодор Кузьмич; б) Г[олембиевский] А. Феодор Козьмич. Компилятивную сводку данных о старце, достаточно точно воспроизводящую сведения разрозненных журнальных публикаций 1880–1900-х годов, см.: Два монарха. М, 1991.
В истории русского благочестия новейшего времени имеются такие — исключительные — случаи уклонения от зримого участия в литургической жизни Церкви без действительного отрыва от нее. Были затворники, которые по особому благословению или призванию свыше (никогда — самочинно) удалялись в многолетний, если не пожизненный, подвиг молчальничества. Были юродивые, добровольно (а точнее, с полным забвением своей воли — и злой, и доброй) надолго лишавшие себя этой высшей для православного человека духовной радости.
Случалось, наконец, что больных монастырских праведников, забытых неправедными, но здоровыми братьями, окормляли ангелы. Ср. слова преп. Серафима Саровского: «Бывает иногда и так… другой хочет приобщиться, но почему-нибудь не исполнится его желание совершенно от него независимо. Такой невидимым образом сподобляется причастия чрез Ангела Божия» (Рошко В., прот. Преп. Серафим: Сэров и Дивеево: Исследования и материалы. М., 1994. С. 60). Но все это исключения, а не правило. Потому священноначалие должно (обязано!) было настороженно относиться к такому «переложению» мистических обязанностей с церкви земной на силы небесные и каждый раз тщательно проверять — чудо это или наваждение. Потому епископ Томский Парфений, прослышав о том, что почитаемый в народе Феодор Козьмич ни разу не приобщился, а на уговоры священства дерзко отвечает: «Господь удостоил меня принимать эту пищу», лично явился на заимку Хромова. И если преосвященный ошибся поначалу, если воспринял твердый отказ старца подчиниться иерархической воле («я каждый день вкушаю хлеба небесного») как верный признак того, что Феодор Козьмич «едва ли не находится в прелести», — то и в этой ошибке заключена своеобразная правота. Лучше недооценить святость праведника, чем упустить грех грешника. Тем более что епископ Парфений оказался достаточно чутким иерархом и позже признал свою неправоту — после того, как во сне ему явился св. Иннокентий Иркутский чудотворец, чтобы приобщить их со старцем из одной чаши.
О «феномене» старчества см.: Экземплярский В. И. Старчество // Дар ученичества: Сборник. М., 1993. Об истории русского старчества конца XVIII — начала XIX века см.: Прот. Сергий Четвериков. Молдавский старец Паисий Величковский, его жизнь, учение и влияние на православное монашество. 2-е изд. Paris, YMCA-PRESS, 1988.
Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 60.
Попутно заметим: вопреки мнению С. С. Аверинцева, предание о старце возникло «посреди цивилизованного XIX столетия» совсем не потому, что «нельзя же было примириться с мыслью, что Александр I, прикосновенный к убийству своего царственного отца, так и умер императором». Легенда исходит из той среды, которая достоверно не знала об убийстве Павла I, а о слухах начала века давно забыла. Но распространялась она «в широких дворянских кругах» действительно по причине, описанной в статье: Аверинцев С. С. Византия и Русь: Два типа духовности. Статья первая // Новый мир. 1988. № 7. С. 220.
Больше того, он спутал социальные роли старца и странника. Между тем «старчество» и «странничество» — совершенно разные (чтобы не сказать противоположные) типы религиозного поведения. Старец малоподвижен, он как бы приковывает себя к определенному пространству, чтобы погружаться духом в невидимое царство молитвы, упокоиваться в нем. Странник, напротив, бежит от греха; его молитва, как домик улитки, всегда с ним. Первому никак невозможно странствовать, второму никак невозможно сидеть на месте.
Обратим внимание на то, что, во-первых, речь идет о фотографии, сделанной с литографии, — Феодор Козьмич никогда не фотографировался; во-вторых, что «узнавание» происходит по четкой схеме: пока человек не знает, кто перед ним, он не припоминает сходства, но, получив подсказку, тут же «узнает» царя.
