В угловой гостиной, имевшей окна на две стороны, где любила бывать царица и где она часто принимала посетителей, висел большой гобелен: копия с картины художника Виже-Лебрена «Мария-Антуанетта с детьми». Это был подарок президента Франции Э. Лубэ императору России. Некоторые поражались тому, что царице нравилось изображение королевской семьи, которую постигла такая трагическая участь. Например, еще в 1915 году княгиня Палей, увидев царицу сидевшей перед изображением Марии-Антуанетты, разглядела в том печальное предзнаменование. Теперь это приобретало реальный и страшный смысл. Но Александра Федоровна, внимательно относившаяся к различным знамениям и символам, никаких зловещих параллелей здесь не усматривала. Один раз, уже после крушения, Лили Ден наблюдала сцену, как Николай II остановился перед гобеленом и несколько минут неотрывно смотрел на королевское семейство. Что вдруг его здесь остановило, какие мысли пробудились в нем, того не сказал…
Первые дни по возвращении царя во дворец никто к ним не приезжал. Арестанты привыкали к новым условиям существования. Дети постепенно выздоравливали, но гулять выходил лишь один Николай Александрович. Его обычно сопровождал Василий Долгоруков. Однако, прежде чем выйти на улицу, надо было получить разрешение. Комендант дворца назначал охрану, обычно пять-шесть солдат, следовавших в непосредственной близости. Некоторым из них доставляло удовольствие отдавать команды бывшему повелителю империи, и каждую минуту слышалось: «Господин полковник, туда нельзя», «вернуться назад», «идите медленней» и т. д. Все это оскорбляло, унижало, и Николай Александрович даже на некоторое время разлюбил бывать на свежем воздухе. Но все равно на улицу выходил каждый день. Чистил снег в парке, колол лед.
Николай II и Александра Федоровна не сомневались, что надолго их в покое не оставят. Может быть, и разрешат уехать (первое время они искренне на это надеялись), но в любом случае все будет обставлено всевозможными неприятностями и оскорбительными выходками. Как видно, без этого многие обойтись не могут. Еще до приезда мужа царица уничтожала некоторые личные бумаги, которые не должны были попасть в чужие руки. Огню предавались письма и дневники. Перед тем, как бросить в камин, она перечитывала некоторые и тихо плакала Сколько всего пережитого возникало в памяти. Нежные послания дорогой баоушки королевы Виктории, письма ее сестер и брата, переписка с Аней Вырубовой, ну и, конечно же, собственный дневник, страницам которого она доверяла самые потаенные мысли и чувства. Это все — личное, и их недоброжелатели могут любые строчки превратно истолковать. Сколько уж всего про нее и про Ники написали и сказали злого, несправедливого! Не надо давать новых поводов. Когда приехал муж, и он уничтожил кое-какие бумаги. Нет, никаких государственных документов не трогал. Только самое приватное, что никого не касалось.
Лишь с одной связкой бумаг царица не могла расстаться: это была ее переписка с Ники. Нет, это она сохранит, это останется с ней до последнего вздоха. Расстаться с этими драгоценными реликвиями — выше ее сил. Потом, когда всех их расстреляют, убийцы найдут в комнате Ипатьевского дома старый желтый портфель, где будет находиться вся личная корреспонденция венценосцев. Александра, конечно же, не знала, что той ночью, 17 июля 1918 года, их так быстро и так варварски уничтожат. Но если бы знала, если бы почувствовала свой последний земной час, то вряд ли бы уцелели груды тех листков, где запечатлела обреченная женщина свои самые потаенные чувства и мысли.
До Петрограда долетел слух, что в Царском непорядок, что там идет активная закулисная работа, что ведется интенсивная переписка с различными лицами, царь и царица уничтожают важные документы, а комендант вступил в сговор с арестантами. Министр юстиции и генерал-прокурор Керенский просто взвился. Как могло такое происходить? Где караул? Что делают революционные власти, чтобы прекратить «это безобразие»? Решил сам нагрянуть. Его визит, походивший на шумный инспекторский налет, состоялся 21 марта (3 апреля). В Александровском дворце уже с утра стало известно, что ожидается прибытие грозного революционера, фактического вершителя судеб страны. Некоторые из обитателей дворца впали в состояние паники. Вырубова, только недавно оправившаяся от болезни, вдруг опять занемогла. Неугомонная Лили Ден все утро разносила по дворцу пугающие слухи. Некоторые даже решили, что их чуть ли не всех будут расстреливать.
Министр юстиции прибыл в середине дня, был полон сил и удивительной энергии. Обошел все помещения дворца, проверил посты, отстранил дворцового коменданта Коцебу, вместо которого назначил своего хорошего знакомого военного юриста П. А. Коровиченко. Пожелал увидеть царскую семью. Встреча произошла в классной комнате цесаревича на втором этаже. Кроме отца и матери, присутствовали Алексей, Ольга и Татьяна. Как только министр вошел, Николай Александрович сказал: «Вот моя семья. Вот мой сын и две старшие дочери. Остальные больны: в постели. Если Вы хотите, их можно увидеть». Керенский тут же ответил: «Нет, нет, не хочу беспокоить». Затем сказал, что «английская королева интересуется здоровьем бывшей государыни». Теперь, как он видит, она находится в добром здравии. В конце у него состоялась приватная беседа с Николаем Александровичем. Керенский счел нужным сообщить, что он добился отмены смертной казни, несмотря на то, что «многие мои товарищи погибли жертвами своих убеждений». Кого генерал-прокурор имел в виду, было неясно. Далее он поведал о том, что «в настоящее время решается вопрос об отъезде» семьи бывшего царя, но просил, чтобы об этом не говорили. На этом беседа завершилась.
Визит имел и грустные последствия. Выйдя из классной комнаты, Керенский в сопровождении нескольких человек из караула сразу же отправился к Вырубовой. Он был уверен, что именно эта особа — главная интриганка, основное действующее лицо распутинского кружка, влияние которого было, по его мнению, столь трагичным для России. Распутинцы, в том был уверен прокурор, не успокоились. Плетут опять свою грязную паутину. Но теперь ничего у них не выйдет. Он пресечет эту деятельность. Войдя без стука к Вырубовой, объявил, что она должна немедленно собираться и следовать по его распоряжению в Петроград. На сборы было дано несколько минут. Никто этого не ожидал. Вырубова расплакалась, но начала собираться. За дверью стояли военные и торопили. Боже мой, как же так? Она ведь не попрощалась даже со своими дорогими: с государем, государыней и их детьми! Дрожащими руками написала коротенькую записку Александре Федоровне. Попросила знакомую фельдшерицу вместе с иконой Спасителя передать ее царице.
