Серегин, в опыте и зрелости которого Николай Петрович не сомневался, непременно примет правильное решение. Каким оно может быть?
Как бы достаточно хорошо Земля ни знала положения на борту самолета, лучшая информированность всегда у летчика.
— Продолжайте запрашивать, — сказал Николай Петрович, — попытайтесь выйти с ними на связь. Я немедленно выезжаю к вам.
Даже в машине, несущейся с бешеной скоростью по улицам столицы, Каманин обдумывал самые различные варианты, сложившиеся в воздухе, утешительно думал о многообразии действия экипажа в самых неблагоприятных условиях и не ощущал роковой тревоги.
На командном пункте, куда прибыл Николай Петрович, его встретил генерал Кузнецов и кратко проинформировал о ситуации:
— Полеты временно приостановил. В район зоны полета направил два самолета Ил-14 и четыре вертолета Ми-4. Пока ничего обнаружить не удалось…
— Синоптика!
Николай Федорович тотчас вызвал синоптика.
— В зоне поиска, а он ведется в квадрате Киржач, Покров, Москва, погода соответствует времени года. Часто проглядывает солнце, видимость хорошая…
— В каких погодных условиях проходил полет Гагарина? — строго спросил Николай Петрович, все еще отказываясь верить в возможную катастрофу.
— Погода точно соответствовала нашему прогнозу: облачность двухслойная, нижняя кромка 700–900 метров, верхняя 4800 метров. Видимость под облаками и между слоями. — Синоптик сделал паузу и внимательно посмотрел в хмурое лицо генерала Каманина, угадывая интерес к сообщению. — Мы прослушали запись разговора экипажа с СКП, в нем ни слова о погоде.
Каманин поднял глаза и пристально посмотрел на синоптика:
— Жалоб на погоду не было?
— Не было.
Генерал поблагодарил синоптика и отпустил его.
Кузнецов, стоявший поодаль, прервав собственные размышления, сказал:
— Надо было мне лететь с Юрием Алексеевичем!
Николай Петрович спокойно сказал:
— Разве Серегин подготовлен хуже вас? Он в хорошей форме, имеет большой налет, к тому же он моложе вас.
Из района поиска командиры группы непрерывно докладывали о результатах осмотра территории: никаких следов падения самолета не обнаружено.
Руководитель полетов, не покидающий своего поста, каждую минуту запрашивал:
— 625! Ваша высота?
— 625! Как слышите меня? На связь…
— 625! Возвращайтесь на точку…
— 625! Выходите на привод…
Голос Гагарина не отвечал на запросы. Эфир был полон тревожных звуков.
— Разбейте район поиска на квадраты, — распорядился Каманин. — Закрепите за каждым экипажем площадь не более 100 квадратных километров.
Кузнецов нанес на карту необходимые территориальные ограничения и сразу же ее передал руководителю полетов для исполнения.
На КП непрерывно заходили летчики, интересовались результатами, говорили:
— Чтобы Серегин катапультировался? Никогда!
— Если катапультировались, то скоро позвонят из какого-нибудь села.
— Скорее всего сели на вынужденную, рация отказала, и вот ждут, когда их найдут…
Напряжение на КП не спадало.
Вести, поступившие от групп поиска, не вносили ясности: ни самолет, ни его экипаж не обнаружены.
В 14 часов 50 минут экипаж одного из вертолетов группы поиска обнаружил место падения самолета: видны обломки самолета, по которым он предполагает, что упал истребитель или какой-либо другой самолет малых размеров.
Каманин дал распоряжение запеленговать место, установить координаты.
Дежурный штурман сообщил: район села Новоселово Киржачского района.
— Срочно вертолет, — распорядился генерал Каманин, намереваясь лично осмотреть место предполагаемой катастрофы. — Пожалуйста, хронометраж полета Гагарина — Серегина.
Руководитель полетов положил перед генералом Каманиным тетрадь учета летного времени.
— Самолет взлетел в 10.19, — докладывал он Николаю Петровичу. — Связь с КП поддерживал непрерывно. Как и положено, запросил разрешение занять зону. Кстати, все переговоры записаны, можно их воспроизвести. Выполнив простой пилотаж в зоне, Гагарин попросил разрешения выйти на курс 320° и следовать на аэродром. Я разрешил. Последний сеанс связи состоялся в 10 часов 30 минут.
10 секунд.После этого связь не возобновлялась, практически была прервана. Радиолокационные станции продолжали вести самолет, и все это не вызывало беспокойства.
В 10 часов 43 минуты наблюдение за самолетом прекратилось.
Каманину доложили о готовности вертолета. Отдав необходимые распоряжения, он немедленно направился к машине.
Уже в воздухе, пристально рассматривая землю, покрытую снегом, поймал себя на мысли, что теряет реальность восприятия, что, не имея подтверждения гибели Гагарина и Серегина, начинает верить в катастрофу.
Подобное происшествие, если оно уже произошло, уникально по простоте и по весомости потери.
Но произошло ли оно?
Внизу, на огромных массивах, увидеть белый купол парашюта не так легко, снег сохранял тайну случившегося. А может быть, не сохранял, а говорил правду — ничего не произошло.
— Да, — неожиданно для окружающих вслух произнес Каманин, — действительно ничего не случилось. Они не катапультировались, а сели на вынужденную…
У деревни Новоселово, куда они прилетели, вертолет сделал круг. Всматриваясь в незнакомые просторы, голый лес, уныло стоящий в сугробах, в мрачный, пепельный снег, он подумал, что парашют найти будет нелегко.
В воздухе метров на сто выше кружился вертолет, два вертолета, высадившие, видимо, поисковую команду, сели на окраине Новоселова.
Каманин распорядился, чтобы пилот вертолета сделал еще один круг — хотел лучше рассмотреть место падения. Теперь генерал более отчетливо увидел воронку, среди высокого березняка срубленные верхушки деревьев, искореженные обломки самолета.
Вертолет сел в максимальном приближении к воронке. Николай Петрович поблагодарил экипаж, спрыгнул на землю и, утопая в глубоком снегу, направился к людям, сгрудившимся у места падения.
Путь в несколько сот метров генерал преодолел за полтора часа.
Не чувствуя усталости, Николай Петрович осмотрел воронку, ознакомился с найденными предметами. По его мнению, угол падения самолета составил 60–70°. Кабина самолета, двигатель ушли на глубину шесть — семь метров, воронка заполнилась водой и многое, возможно очень важное, скрыла. Было очевидно, что самолет потерпел катастрофу. Но кто пилотировал его — пока установить не удалось.
