Среди моих противников были и люди честные, но слабохарактерные,- на них демарш Фохта произвел паническое впечатление.
Я доказывал, что Фохт, уезжая, как раз и рассчитывал на такой эффект. Он, что называется, "пошел с козыря", но козырь этот последний. Нужно только выдержать характер, и Фохт обязательно вернется. Он не может не вернуться, так как прислан к нам фирмой, которая заключила с нами контракт, и, уехав, он вовлекает ее в неустойку. Его обязательно вернут, да еще и дадут взбучку. К тому же договор с нами для него самого достаточно выгоден. Фохт не только вернется, но вернется с приятной улыбкой.
Однако меня не хотели слушать, и на следующий день стенную газету с моей статьей сняли.
Я много думал о происшедшем. Бывает так: в ясный летний день идешь по степи, и вдруг путь пересекает ложбина, поросшая неестественно зеленой травой. Она точно выкрашена свежей краской. Над головой яркое солнце, ветер тихо шевелит траву, в ней пестреют цветы. Какое приятное, спокойное место! Но возьми камень потяжелее и брось - раздастся глухой чавкающий звук, камень исчезнет. Перед тобой трясина. Встревоженная камнем, она всколыхнется.
При всем своем внешнем благообразии конструкторское бюро No 2 казалось мне в то время именно такой трясиной.
В день отъезда Фохта меня вызвали в канцелярию КБ и вручили предписание: явиться в Артиллерийское управление за назначением на другую работу. Такое же предписание было вручено и военному инженеру И. А. Горшкову, который работал со мной в одной комнате. Было ясно, что меня пытаются без шума убрать и маскируют грубый зажим критики тем, что за компанию убирают и Горшкова, который никакого отношения к моей статье не имел.
На протяжении долгих лет службы в Красной Армии у меня выработалась привычка к безусловному выполнению приказов. Но я чувствовал, что, выполнив этот приказ, нанесу вред делу.
До этого жизнь моя проходила в учебе и работе, дававшей большое душевное удовлетворение. Теперь спокойное течение жизни прервалось, и причины, которые делали невозможной прежнюю спокойную жизнь, были во мне самом, в моих представлениях о долге и чести. Когда Энгельс недоумевающе спросил: "Зачем вы подписали статью своей фамилией? Лучше было бы подписать псевдонимом", я ответил: "Потому, что я хочу нести ответственность за свои слова". Он недоуменно пожал плечами - зачем мне, конструктору, перед которым открыта прямая дорога к карьере, понадобилась вся эта история? Такой вопрос, видимо, занимал его. Но было бы смешно объяснять ему, что, затевая эту лично мне "ненужную историю", я думал совсем не о себе. Все равно он ничего бы не понял. Да что там Энгельс, меня не хотели понимать даже те, кто должен был понять, вот что было обидно!
Получив предписание, мы с Горшковым обратились к секретарю парторганизации КБ-2: не удивительно ли, что наше откомандирование совпало с опубликованием моей статьи? Секретарь заявил, что ничего не знает. Мы не успокоились и попросили установить по инстанции причину нашего откомандирования. Он категорически отказался. Зашли к начальнику КБ и обратились к нему с той же просьбой. Торбин сказал, что причины ему неведомы, инициатива исходит не от КБ-2 и сделать он ничего не может. После этих встреч нам стало совершенно ясно, что они заодно - и сам Торбин, и секретарь парторганизации. Более того, именно они и были инициаторами нашего перевода. Им был нужен покой.
Не хотелось уходить из КБ-2, не решив главного вопроса - подготовки конструкторских кадров. Поэтому мы с Горшковым решили обратиться к секретарю парторганизации Всесоюзного орудийно-арсенального объединения (ВОАО) Наркомтяжпрома Коростелеву. Он внимательно выслушал сообщение о подготовке кадров в КБ-2, о статье в стенгазете, о реакции, которую она вызвала, и заявил, что согласен со статьей и считает наше откомандирование неправильным. Коростелев соединился по телефону с заместителем начальника объединения и попросил принять нас. Пошли мы втроем. Но, несмотря на то что секретарь парторганизации поддерживал меня, заместитель начальника сухо заявил, что полученное распоряжение нужно выполнять, "а что касается методов подготовки кадров, то мы сможем поправить их без вас".
Начальник Артиллерийского управления вообще отказал нам в приеме и через адъютанта приказал в тот же день выехать в Ленинград.
В армии приказ начальника - закон, но мы все же решились пойти выше, обратились к заместителю начальника Вооружения комкору Ефимову. Не без труда удалось пробиться к нему с помощью того же товарища Коростелева. И тут наконец правда восторжествовала.
Комкор, выслушав нас, сказал, что совершена серьезная ошибка: не следили за работой КБ-2, за подготовкой конструкторских кадров и что теперь надо исправлять создавшееся положение. Он взял выданное нам предписание и наложил свою резолюцию: "Вопрос об откомандировании не согласован с начальником Вооружения, а потому Грабин и Горшков возвращаются для работы в КБ-2. Прошу создать для них нормальные условия".
- Идите в КБ-2 и спокойно работайте,- подбодрил он нас,- мы вас будем поддерживать.
В этот же день мы явились к Торбину. Прочитав резолюцию заместителя начальника Вооружения, он сказал:
- Я доволен таким исходом дела, приступайте к работе.
Но как приступать? Хотя мы отсутствовали всего два дня, здесь так оперативно развернулись, что наши рабочие места были заняты. Любители тишины и спокойствия уже праздновали свою победу. Ведь убрав смутьяна Грабина, они создали для Фохта полный покой. Велико было удивление и разочарование конструктора Энгельса, когда он снова увидел нас с Горшковым.
По КБ-2 распространился слух о нашем возвращении. В конце рабочего дня я увидел, что в коридоре толпится почти весь состав КБ. Товарищи приветствовали нас, пожимали руки.
А вскоре после этого партком ВОАО обсудил мою статью. Ее признали правильной, секретаря парторганизации КБ-2 сняли и объявили ему партвзыскание На следующий день секретарем партбюро КБ-2 избрали меня. Партбюро решило изменить методы подготовки конструкторских кадров Партийное собрание одобрило это решение. Торбин (он был беспартийный); ознакомившись с решением партсобрания, дал согласие проводить в жизнь новые методы незамедлительно. Методы эти, как я уже говорил, сводились к тому, чтобы смело поручать молодым инженерам творческую проектно-конструкторскую работу. Я попросил Торбина, чтобы задания по компоновке и конструированию одного и того же механизма или агрегата выдавались одновременно немецкому конструктору и нашему молодому инженеру. Причем, если механизм сложный, то хорошо бы поручать его не одному нашему инженеру, а нескольким.
