Моя футбольная жизнь сложилась, в общем, и целом счастливо. Но и мне футбол принес не так уж мало горьких переживаний. И, быть может, самые горькие, когда я был на грани отчаяния, связаны с Арикой.
Вот как все это произошло...
Матч с самой слабой в нашей группе командой Колумбии мы свели вничью – 4:4. Это была одна из игр, воспоминания о которых не доставляют удовольствия. Началась она для нас более чем благополучно. Во втором тайме мы вели 4:1, дело пахло еще более крупным счетом, и вдруг все полетело вверх тормашками. Колумбийцы подавали угловой. Мы расположились по обычной схеме: я занял место у дальней (отбившего) стойки ворот, Гиви Чохели, наш левый защитник – у ближней. А между Чохели и угловым флангом встал Игорь Нетто, чтобы при случае отбить летящий мимо него мяч. Мяч и в самом деле пролетел мимо Нетто, едва не задев нашего капитана, но он увернулся от мяча – боялся, что снова выбьет его на угловой, а тот, как сказочный колобок, уйдя от Нетто, полетел прямо на ногу Чохели. Я крикнул: «Гиви, играй!» Как оказалось после, Гиви показалось, что я кричу: «Гиви, играю!» Так или иначе, Чохели повторил маневр Нетто, и мяч, никого не задев, влетел в сетку.
В общем-то, ничего страшного не произошло: 4:2 – тоже неплохо. Тем более что игра шла к концу. Но что-то резкое сказал я в тот момент Нетто и Чохели, они ответили, в перебранку вмешался кто-то из форвардов: «Вот, мол, мы забиваем, а вы только пропускаете...» Мы отпарировали этот наскок. И вспыхнувший разлад не замедлил сказаться на игре. Колумбийцы забили нам еще два мяча и в последние пять минут непрерывно атаковали, доставив мне больше неприятных хлопот, чем за все остальные восемьдесят пять минут. Все обошлось благополучно, от поражения мы ушли, да если бы и не ушли, в четвертьфинальную часть чемпионата все равно бы попали. Уже потом, когда все для нас в Чили кончилось, ребята говорили: «Может, было бы лучше проиграть: заняли бы мы тогда в группе не первое, а второе место и играли бы следующий матч не на поле Арики, а на другом». Но мы остались в Арике и встретились в четвертьфинале со сборной Чили, которая прибыла к нам в сопровождении тысяч своих болельщиков.
О матче с колумбийцами, может, и не стоило бы говорить так подробно спустя почти полтора десятка лет. Но я ведь вспоминаю сейчас события, которые привели меня к самым горьким дням в моей футбольной жизни. Началось все на этой игре, закончилось на игре с Чили. Последствия я испытал дома, в Москве.
Если матч с Колумбией мне вспоминать неприятно, то игра с Чили до сих пор кажется кошмарным сном. Чилийская команда была слабее нас, слабее югославской и уругвайской. Но в Арике, несмотря на то, что чилийцы играли не лучше, чем обычно, мы проиграли.
Рецензируя такие матчи, как этот, журналисты обычно пишут: «Игра проходила при подавляющем преимуществе одной из команд». И действительно, не могу припомнить и сосчитать всех ситуаций, когда мы обязаны, были забить, просто не могли не забить гол.
У наших ворот опасности возникали за девяносто минут лишь трижды. Первая – в самом начале, когда кто-то из, чилийцев прорвался с мячом во вратарскую площадку. Мне прошлось кинуться ему в ноги, и, поймав мяч, я получил такой страшный удар ногой в голову, что минуты полторы пролежал без сознания.
Следующая возникла в середине первого тайма. Судья назначил штрафной в нашу сторону, указав на точку метрах в восемнадцати от ворот, у угла штрафной площадки. Выстроилась «стенка». Я посмотрел, – казалось, вроде бы все в порядке: «стенка» закрыла одну сторону ворот, я – другую. Свисток... Удар... Все происходит почти одновременно, одно от другого отделяют считанные мгновения. Считанные, но все-таки отделяют. И достаточно было кому-то, стоявшему крайним в нашей «стенке», броситься навстречу удару, как чилийский нападающий Санчес успел заметить эту возникшую на неуловимый миг щель и тут же отправил в нее мяч, который и влетел в дальний от меня верхний угол ворот.
Слов нет, Санчес продемонстрировал высокое искусство, но готов держать любое пари: повтори он этот удар сто раз, в девяноста девяти случаях мяч пролетел бы мимо цели.
Между этим, вторым, и следующим, третьим, годовым моментом на поле, казалось, была только одна команда – советская. Чилийцы оборонялись беспорядочно, панически, как в лихорадке. Увы, немного извлекли мы из этого превосходства – всего один гол, но счет все же выровнялся, стал 1:1, а при том, что мы полностью доминировали, и этот гол выглядел, как предвестник крупной победы.
Третья опасность у моих ворот возникла после перерыва. Чилийский полузащитник Рохас подхватил мяч на своей половине поля и повел его вперед. Вот он прошел центральный круг и неторопливо приближается к воротам. Идет себе и идет, и никто ему не мешает. Остальные чилийцы прикрыты, мяч отдать некому, наши, и не беспокоятся. Я сразу почуял недоброе и крикнул Масленкину: «Толя, иди на него!» А Толя, хоть и не выпускает Рохаса из поля зрения, вместо того, чтобы атаковать, отступает и отступает. Когда чилиец беспрепятственно добрался почти до штрафной, он вдруг пробил без подготовки метров с двадцати пяти. Не ожидали этого удара ни я, ни другие. Другие-то ладно, а я обязан был ждать. Поздно спохватился, прыгнул за мячом, но достать его уже не смог, и мяч, летевший на метровой высоте, проскользнул в ворота рядом со штангой.
Мы снова наступали, снова трещали стойки чилийских ворот, снова казалось, будто наших игроков на поле вдвое больше, чем чилийцев, но еще одного мяча забить мы так и не сумели и выбыли из чемпионата.
Не стану описывать свое состояние. Наверное, и без этого его нетрудно себе представить. Ни тренер, ни игроки меня не упрекали. Наоборот, все говорили, что мячи мне забили трудные, такие никто, пожалуй, не взял бы, вспоминали первые матчи, в которых довелось мне несколько раз выручить команду, ругали самих себя за то, что не сумели забить пяти-шести верных голов.
Меня все это не утешало. Даже, думал я, если забитые мячи и верно трудные, разве я не обязан был их отразить? И не только трудные, но даже «мертвые»! Для этого и включили меня в сборную. А вспоминать прошлые заслуги да чужие ошибки – это самое последнее дело...
Самолет на Москву улетал из Сантьяго, нам удалось побывать на полуфинальном матче Бразилия – Чили. С тяжелым сердцем наблюдали мы за игрой. Чилийцы проиграли 2:4. Преимущество бразильцев было велико, хотя Пеле не участвовал в матче, а Диди, Вава, Загало, Джалма Сантос были уже не те, что четыре года назад в Швеции. Глядя на поле, мы видели себя на месте чилийской команды и понимали: мы сыграли бы лучше.
Было грустно, обидно, горько. И мне и всем. Всем одинаково. Я не выделял себя среди других. Я не знал еще, какую роль сыграет этот неудавшийся матч с чилийцами в моей личной судьбе. Я не знал, что в те минуты, когда мы, переживая поражение, молча сидели в раздевалке, принимали душ, переодевались, в Москву летела кружным путем, через Сант-Яго, телефонограмма: «В проигрыше виноват Яшин, пропустивший два легких мяча и тем самым обрекший команду на поражение». Ее отстучал один из трех бывших в Арике корреспондентов наших газет, журналист, далекий от спорта, но единственный, кто имел возможность передавать свои репортажи в Москву. Телевидение тогда не знало еще передач на столь далекие расстояния, очевидцы и кинокадры могли помочь восстановить истину лишь много позже. А тогда, по горячим следам матча, приговор, вынесенный журналистом, выглядел бесспорным, окончательным и обжалованию не подлежащим.
