В следующий понедельник нас всех собрали вместе. Видимо, для отправки в суд. Все были спокойны, считали, что самое страшное уже позади.
Оказалось, что нас везли вовсе не в суд, а в тюрьму Сент-Гиллис, находившуюся в предместье Брюсселя. В Вилворде нас застала воздушная тревога. Всех высадили из машины и велели лечь на землю позади вокзала. Послышался гул самолетов. Рядом со мной оказался Луи Мертенс. «Если начнут бомбить, бежим».
Я тоже думал об этом. Каждый из нас с нетерпением ждал, когда начнут падать бомбы.
Но бомбежки не было. Самолеты пролетели мимо.
В Сент-Гиллисе нас поместили в барак, расположенный между двумя корпусами тюрьмы. Барак был обнесен колючей проволокой, за которой несла службу вооруженная охрана. Вся наша группа была настроена оптимистически. Что бы с нами ни случилось, куда бы нас ни увезли, хуже не будет – думали мы. Тюрьма есть тюрьма. Если мы пережили Бегейненстраат, то сможем пережить и другие тюрьмы. Угроза военного трибунала определенно миновала.
Однажды нам приказали выйти из барака, построили и повели к узкоколейке. Началась посадка в эшелоны. Я оказался в чужом вагоне, где оставалось четыре свободных места, и поэтому туда попала первая четверка из нашего списка: Жак ван Баел, Тавернир, Луи Перард – все из Тюрнхаута – и я.
Эшелон отошел от Сент-Гиллиса.
Мы старались подбодрить друг друга, говорили о том, что нас везут на сельскохозяйственные работы.
И только оптимист Жак ван Баел угадал, что нас ждет. Когда мы пересекли границу у Гербешталя, он сказал:
– То, что мы уже пережили,- это ерунда. Вот теперь мы действительно у них в лапах. Теперь начнется ад.
Часть вторая.
Каторжная тюрьма Байрет.
На вокзале в Кёльне пришлось немного задержаться. Нас плотным кольцом окружили вооруженные солдаты вермахта. В здании вокзала оказалось полно народа. Это было неожиданно. Мы считали, что в Германии все вокзалы разрушены и не действуют. Однако поезда прибывали, поезда отправлялись, хриплые громкоговорители передавали объявления. Правда, если судить по этим объявлениям, дела у немцев шли не очень хорошо. «Поезд такой-то прибывает к перрону «А» вместо перрона «В». «Поезд №… опаздывает на час». Мы наблюдали за публикой на вокзале. Мы были знакомы с врагом в форме, в варварской каске, в ненавистных сапогах. Здесь же мы увидели стариков с газетой в руках, женщин с детьми. Если на глаза и попадался молодой мужчина, то он был либо на костылях, либо без руки.
Кто-то в толпе спросил:
– Что это за люди?
Охранник ответил:
– Бельгийские арестанты.
Впервые мы задумались над значением слова «арестант». Чем чаще мы его повторяли, тем безобиднее оно звучало. Мы решили, что нас взяли под охрану просто из предосторожности. Немцы хотели помешать нам действовать против них, они лишь защищались. Нас, конечно, заставят работать. А где нас лучше всего использовать? Конечно же, на фермах. Нужно есть, чтобы вести войну, а все здоровые мужчины на фронте. Да, да, мы будем работать на фермах.
На нас смотрели с любопытством. А одна смазливая девчонка даже раскрыла рот от удивления.
– Ее ухажер на фронте, – шепнул мне Жак ван Баел. – Сейчас я подмигну ей, и она, быть может, пригласит меня к себе домой проверить, каковы бельгийцы на близком расстоянии.
Он послал ей воздушный поцелуй. Спокойные до этой минуты охранники начали орать. Один из них в ярости закатил Жаку звонкую оплеуху. «Негодяй! Он посмел оскорбить немецкую девушку! Мы научим вас почтительности! Не думаете ли вы, черт побери, что попали в Германию как туристы?»
Теперь значение слова «арестант» стало для нас еще более неопределенным. Ну и пусть солдаты орут. Всем известно, что немецкие солдаты самые грубые в мире. Через несколько дней мы попадем на фермы. Там не будет охраны. Солдаты нужны в Нормандии и в Польше. Крестьяне будут хорошо обращаться с нами, ведь им надо, чтобы мы работали как следует.
Проходя по улицам Кёльна под охраной вооруженных солдат, под косыми взглядами любопытных жителей, мы радовались: на вокзале войны не чувствовалось, зато в городе мы сразу увидели ее следы. Жители выглядели так, словно месяцами недоедали или не высыпались. Кёльн был сильно разрушен. Мы подталкивали друг друга локтями, указывая глазами на руины.
– Так они долго не протянут. Скоро им конец.
– Молчать! – рявкнул охранник.
Тюрьма тоже была сильно разбита. Сколько заключенных погибло под этими обломками?!
Я попал в ужасно грязную камеру вместе с Жаком ван Баелом. Я цеплялся за Жака и его оптимизм. Он всегда был спокоен и бодр и даже о печальных вещах умел говорить с юмором. Камеры оказались гораздо меньше, чем в Антверпене, и значительно грязнее. На стенах нацарапаны имена. Много французских имен и надпись, трижды подчеркнутая: «Рай для клопов». Преувеличения тут не было – в этом мы убедились в первую же ночь.
Но сначала нас поразило то, во что мы давно уже не верили и чего никак не ожидали от немцев, – доброта.
Охранники в тюрьме не были военными. Когда нам в первый вечер раздали ужин, мы едва поверили своим глазам. Это была самая обычная еда, но мы смотрели на нее так, словно ничего подобного не видели раньше. Картошка с цветной капустой! Настоящая ароматная, рассыпчатая картошка и сверкающая белизной цветная капуста. К тому же и порция приличная! Мы мгновенно расправились с ужином и взглянули друг на друга.
– Они, вероятно, решили нас помучить,- сказал Жак.- Слишком вкусно. Теперь мне еще больше хочется есть.
– Давай попросим добавки.
– Ничего, кроме ругани, не получишь, – сказал я.
– Ругань – не самое страшное. Если даже тебя и стукнут разок – тоже не помрешь. Мне просить или ты сам?
– Давай ты, – ответил я.
Он постучал в дверь камеры и тут же, наверное, пожалел об этом – его улыбка была тревожной. В коридоре послышались шаги, потом скрежет ключа в замке. Показался удивленный охранник.
– Что случилось?
– Мы хотим есть, – ответил Жак.
– Хотите есть? – переспросил он таким тоном, словно впервые видел человека, который хочет есть.
Мы оба кивнули головой.
– Не знаю, осталось ли там что-нибудь. Пойду посмотрю.
Он разговаривал с нами просто, словно мы были обыкновенными людьми. Дверь захлопнулась. Мы ждали.
– Даже не ругался…- удивился Жак.
– Но он и не принесет ничего, – сказал я. Однако он принес полную миску картошки и цветной капусты. Мы даже не поблагодарили его и сразу набросились на еду. Опустошив миску, я сказал:
– Я легко справился бы еще с такой же порцией.
– Я тоже. Однажды в мою камеру прибыли четыре новичка. В тот день я съел четыре порции супа. Среди них был один профессор, он сказал, что никогда не поверил бы что такое возможно, если бы не увидел сам.
