-- А мне, признаться, не менее неприятным показалось и другое место из этого заявления. Позвольте! -- Рунеску взял из рук полковника газету и тоже прочел: -- "Верховным Главнокомандованием Красной Армии дан приказ советским наступающим частям преследовать врага вплоть до его разгрома и капитуляции". Какая самоуверенность! Словно бы победа у них уже в кармане, а?
-- От вашего мужества и умения, генерал, от стойкости ваших солдат зависит, чтобы этот пункт из заявления русских остался пустым звуком,-Раковичану перешел от покровительственно-дружеского тона к начальнически-назидательному.
-- Разумеется, разумеется! -- заторопился Рупеску, уловивший в голосе собеседника эти новые нотки. "Каков наглец! Выскочка!" -- подумал он в крайнем раздражении, а вслух сказал: -- Мои солдаты будут стоять насмерть. А если русские действительно не намерены вмешиваться в наши внутренние дела, так это даже лучше для нас. Румыния уже по горло сыта иностранным вмешательством, с нее хватит. Пора бы уж нам самим решать наши внутренние дела...
При этих словах генерала лицо Раковичану перекосилось в иронической усмешке. Он еле удержался, чтобы не крикнуть: "Вы законченный идиот, генерал!"
-- Я не хотел вас обидеть, господин Рупеску, но вы сказали сейчас бо-ольшую глупость...
-- Я бы попросил!..
-- Спокойно, генерал, -- Раковичану сощурился. -- Да, вы сказали глупость. Так и назовем. Вы -- пренаивнейший человек, генерал! Если русские и не будут вмешиваться в наши внутренние дела, что они, по-видимому, и намерены делать, от этого они не становятся менее опасными. Напротив! Нам было бы куда легче, если б русские солдаты ежедневно убивали по десятку наших мужиков и насиловали по дюжине девиц... Но они, как назло, не грабят, не убивают, не насилуют! И это плохо. Плохо для нас с вами, генерал! Не забывайте, что мы имеем дело с такими солдатами, которые страшны уже тем, что пройдут по румынской земле и покажут себя нашей черни... Мы более четверти века тратим миллионы лей, чтобы вызвать у своего народа ужас перед этими людьми, перед их страной. Вообще -- перед коммунизмом. Пожалуй, в какой-то степени это удавалось. Но что будет теперь, когда русские, не спросясь нашего позволения, сами пожаловали к нам?.. Вы думали об этом? Советую поразмыслить! Да поймите же, что нам теперь нужно иностранное вмешательство, как никогда раньше. Необходимо! К черту сопливое разглагольствование о суверенитете, о национальной гордости, независимости и прочей чепухе! Нам нужен сильный союзник. Надеюсь, хоть теперь-то вы улавливаете мою мысль?
-- Я отлично ее улавливаю, эту вашу мысль, полковник! И уже давно улавливаю! -- вспыхнул Рупеску, ужаленный тоном Раковичану. -- А вы не подумали о том, что эту вашу мысль, с моей помощью разумеется, уловят и во дворце?
-- Донос, значит? -- Раковичану расхохотался. Потом, мгновенно посерьезнев, снисходительно предложил: -- Хотите, я помогу вам сочинить этот донос?..
-- Нет, не хочу. Теперь не хочу, -- генерал задумчиво прищурился и пошевелил толстыми короткими пальцами. -- Сейчас мне все ясно, полковник. Не совсем ясно разве только одно: почему же союзники -- я говорю об американцах и англичанах -- так восторженно приветствуют вступление советских войск в Румынию?
Раковичану усмехнулся, при этом его светло-серые глаза не изменились. Лишь чуть покривились топкие губы.
-- А что им, собственно, остается делать? Иногда приходится строить приятную мину при плохой игре. Вступление русских войск в Румынию для американцев, например, столь же прискорбный факт, как и для нас с вами, генерал. Теперь на их долю -- я имею в виду англосаксов -- остается лишь одно: сделать все возможное, чтобы в руки Красной Армии поменьше попало промышленных объектов. С этой целью они -- вот увидите -- начнут массированные бомбардировки промышленных центров Румынии. Завтра же мощные соединения американской авиации появятся над Бухарестом, Плоешти, над заводами Решицы...
-- Простите, полковник. Но вы говорите так, будто являетесь представителем верховного штаба не румынской армии, а американского командования.
-- Я, дорогой мой генерал, являюсь... прежде всего политиком. А политики обязаны анализировать события и предвидеть...
Раковичану неожиданно умолк. Его остановил девичий голос, зазвеневший у входа в землянку. Полковник прислушался. Через полуоткрытую дверь в землянку ручейком лились звуки беспечной девичьей песни, совершенно необычной в такой обстановке.
Раковичану, широко раздувая ноздри короткого, словно обрубленного носа и хищно оскалясь, взглянул в окно. У самой землянки, склонившись над тазиком, мыла посуду черноглазая и чернокудрая девушка. То и дело отбрасывая назад мешавшие ей волосы, она пела:
Винограда лист зеленый.
Крошка Мариона.
-- Что в лице ты изменилась,
Крошка Мариона?
-- Все тоскую, все грущу я,
Милый мой, любимый,
Огорчают злые толки,
Милый мой, любимый.
-- Что за девица? -- спросил полковник.
-- Мой повар, -- безразличным тоном ответил Рупеску. -- Она готовит мне обеды.
"Старый грешник!" -- с завистью подумал Раковичану, неохотно отходя от окна и игриво грозя генералу пальцем.
-- Повар недурен. Не уступите ли его мне, генерал? Я тоже люблю вкусно поесть. А? Неплохо заплачу.
-- Не моя, полковник. Поторгуйтесь с лейтенантом Штенбергом, -досадливо отмахнулся Рупеску.
-- Чему она радуется?
-- А вы спросите у нее. По-моему, просто так. Василика всегда поет. Глупая девчонка.
Василика действительно любила петь. Ей казалось, что все хорошие песни сложены про нее. Но сейчас она пела не "просто так". Василика уже знала, что Георге Бокулей жив и вернулся в Гарманешти. Вот придет ночь, и Василика убежит отсюда туда, к Георге!..
Девушка улыбнулась. Тарелка выпала из ее рук и громко стукнула о металлический тазик. Василика тихо засмеялась и снова запела:
Ты хотел на мне жениться,
Милый мой, любимый,
Как поспеет виноград твой,
Милый мой, любимый.
Виноград созрел душистый,
Милый мой, любимый.
У тебя ж другая в мыслях,
Милый мой, любимый.
Рупеску и Раковичану уже не слушали девушку. Генерал сообщил полковнику, что в Гарманешти из тюрьмы вернулся опасный коммунист Мукершану.
-- Зашевелились. Вы правы, генерал: железногвардейцы наши действительно ни черта не сделали! Его надо убрать, генерал. Обязательно убрать. И как можно скорее. Действовать быстро и решительно. Не поручить ли это дело лейтенанту Штенбергу? Он местный житель, кровно заинтересованный в ликвидации Мукершану. А командир из него все равно никудышный. Пусть попробует свои таланты в другом. Как вы на это смотрите, генерал?
-- Кажется, большой либерал. Нерешителен.
