Евгений Владиславович Гембицкий сблизился с ним еще в годы работы над своей кандидатской диссертацией, посвященной исследованию гемодинамики при первичной гипотонии. Они сотрудничали и в начале 60-х годов. Е. В. был научным редактором одной из книг Савицкого. Это требовало от него глубокой осведомленности в сложных вопросах механокардиографии. Я помню, что Е. В. очень ответственно относился к этому редакторскому поручению. Позже навыки редактирования ему очень пригодились. Общение с Н. Н. помогало Евгению Владиславовичу и в его работе над начатой в 1960 г. докторской диссертацией, посвященной изучению состояния внутренних органов при воздействии СВЧ-поля, темой, в то время считавшейся закрытой. Я помню, что Е. В. как-то особенно почтительно относился к этому, тогда уже пожилому ученому.
Здесь, на кафедре пропедевтики, начинался и мой терапевтический путь – от первого больного, данного для курации. Сам Савицкий был малообщительным человеком, лекции читал монотонно и трудно для восприятия. Был ученым кабинетного типа, но, пожалуй, в наибольшей степени среди профессоров Академии эрудированным и объективным. Казалось, что он весь в своих трудах, а не в свете общественных потрясений. В развитии академической терапевтической школы он стал связующем звеном между довоенной и послевоенной профессурой. Он пережил Аринкина и Крылова и ушел, когда уверенно зазвучали новые имена…
В сдержанности, неэмоциональности поведения при очевидной интеллектуальной напряженности было что-то общее у Е. В. с Н. Н. Савицким. Во всяком случае, их контакт – учителя и ученика – был весьма плодотворен как школа мышления.
Семен Борисович Гейро был преподавателем кафедры факультетской терапии Академии, той, что располагалась рядом с памятником С. П. Боткину, когда-то руководившим ею. Евгений Владиславович был знаком с Гейро. Этот человек, возможно, в наибольшей степени выражал собой ту грань академического коллектива, которая в те годы была характерна для многих и которая именуется интеллигентностью. А это было отличительной чертой и Гембицкого. Именно поэтому я помещаю воспоминания о Гейро в этой книге. Эти воспоминания уже были напечатаны мною в книге очерков «Мои учителя» в 1998 г. Их читал Е. В. Привожу их полностью.
«Небольшого роста, худощав. Лысый блестящий череп. Вдумчивые грустные глаза, чуть ироническая улыбка. Немногословен, нетороплив, немного неловок. Он был нашим преподавателем терапии на 6-м курсе, в субординатуре. Фронтовик. Полковник, медицинской службы. Известный гематолог. Написал уникальный труд по хроническому лимфоретикулезу. В 1952—1953 годах преследовался по «делу врачей». Был оправдан.
1955 г. Занятия шли в декабре. Собираясь утром в одном из многочисленных залов клиники на Боткинской улице, мы подолгу сидели в темноте, ожидая Семена Борисовича и радуясь безделью. Пробуждались палаты, пробегали сестры, приходил С. Б., подсаживался к нам. Продумывал ход работы, подчеркивая то главное, что нам предстояло познать и сделать. Не мешая нам разговаривать, умолкал, и, долго вглядываясь в чуть светлеющие окна, тихо, словно удивляясь, произносил: «Какая сирень за окном! Декабрьские рассветы».
…Больной мне достался сложный. Было ему лет пятьдесят. Мучился он от приступов тяжелейших стреляющих болей в животе, отдающих в позвоночник и в ногу. Никто в клинике не знал, что с ним. В юности он перенес сифилис: реакция Вассермана была положительной (+++). Я часто видел, как Семен Борисович, заходя в палату, не глядя на больного, замедлял шали, когда проходил мимо его койки. Он размышлял, огорчался, и глаза его становились грустными. Он не знал, что с больным.
Сам я тем более был далек от истинного представления о нем. Что было важно в имевшихся данных, а что не важно? Но я хорошо изучил ход его страдания, не раз наблюдая, как по его телу прокатывался очередной болевой вал, оставляя его измученным, побледневшим и пожелтевшим. Внутренняя картина болезни была понятна мне в большей мере, чем ее природа.
Однажды, задержавшись в клинике, я застал больного, только что пережившего очередной криз. Вновь внимательно просмотрев его историю болезни, я вдруг обратил внимание на последовательное совпадение сроков болевых и анемических кризов с последующим появлением гипербилирубинемии и желтухи. Болевой приступ сопровождался кровопотерей и гемолизом? Где? В связи с чем?
Я попытался найти Семена Борисовича, чтобы посоветоваться с ним, но в клинике его уже не было. Сказали, что он – на каком-то совещании. Я дождался его и рассказал о своем наблюдении. Он слушал, опустив голову. Потом поднял глаза и очень серьезно посмотрел на меня, словно впервые увидев. Неожиданно улыбнулся – как это он умел – иронично, но по-доброму, – и сказал, что – сделал два открытия. Первое из них касается больного, а второе – меня. «Сегодня, – сказал он, – кажется, родился еще один терапевт…»
Спустя пару дней он объяснил нам, что у больного – сифилитический мезоаортит и расслаивающая аневризма аорты. В те годы сифилис был редок, и мы мало знали о его проявлениях. Вскоре больной умер при явлениях медленно развившейся тампонады сердца. Высказанное предположение подтвердилось: на вскрытии трупа аорта представляла собой трехслойный широкий чулок на всем своем протяжении. Теперь стало очевидным то, что было неясно при жизни больного. Каждая новая порция крови расслаивала ее стенку, сопровождаясь кризами анемии и желтухи. Обезображенный пульсирующий орган, ударяясь о позвоночник, причинял больному жесточайшие боли. Все это закончилось разрывом аневризмы аорты с постепенным прорывом крови в сердечную сорочку.
Семен Борисович Гейро был первым из врачей, кто увидел меня среди многих. И. хотя позже мы не работали вместе, я считаю его своим первым учителем».
Позже, приезжая из войск и учась в клинической ординатуре, я встречался с Семеном Борисовичем у них на кафедре и, особенно часто, в читальном зале Фундаментальной библиотеки, завсегдатаем которой, как и Е. В., он был. Будучи в то время уже очень больным, он оставался неизменно приветливым и доброжелательным. Е. В. относился к нему с почтением.
В клинику, в гости к Н. С. Молчанову, иногда приезжал генерал-майор медицинской службы М. И. Теодори – главный терапевт ГВКГ им. Н. Н. Бурденко. Терапевтическая школа этого старейшего госпиталя всегда конкурировала в клиническом отношении с ВМА. В свое время в этом госпитале работал и Николай Семенович. Главный госпиталь тщательно подбирал себе молодые кадры. В 1964 г. Теодори и мне сделал предложение после окончания клинической ординатуры перейти на работу в Москву, но я, рассчитывая, что смогу остаться у Н. С. Молчанова (а мне этого очень хотелось), отказался. Теодори был известен своими работами по перикардитам и ишемической болезни сердца. Когда он приезжал в гости к Н. С., все старшее звено кафедры (В. Г. Шор, Б. А. Овчинников, Е. В. Гембицкий, И. И. Красовский) собиралось в кабинете начальника, за столом, покрытым зеленым сукном, с неизменно стоявшей на нем лампой….
