Пушкин просит передать, что если ты можешь достать для него денег, ты окажешь ему большую услугу.
Итак, прощай, дорогой и добрый братец, я уже не знаю о чем больше писать и поэтому кончаю до следующего раза, когда соберу побольше сплетен…»
«Слишком проницательная» Александрина явно чувствует сомнительность счастья старшей сестры, что делает честь ее «проницательности». И тогда особенно любопытно, что Александрина, живущая с Натальей Николаевной, ничего подозрительного, — а этого, видимо, нет! — не замечает в семье Пушкина.
Поражает почти сонное спокойствие, отсутствие даже намека на притаившееся волнение.
Строгановы дают обед в честь новобрачных. Тетушка Загряжская продолжает принимать племянниц. Александрина захаживает к Геккернам…
Жизнь молодоженов идет своим чередом.
Наталья Николаевна обеспокоена покупкой «набойки» для брата, что же касается подписки на журнал, то она обещает провести ее сегодня, двадцать четвертого января. Все это жизнь, привычная скука.
За недостатком сплетен Александрина откладывает перо до лучших времен. Она надеется, что ей еще повезет и что-то обязательно случится забавного в обществе.
По всей вероятности, письмо брату написано днем, перед очередным балом. Сегодня принимают Мещерские.
Ночью, возвратившись с бала, сестра Екатерины Николаевны — Софья Николаевна Карамзина запишет свои удивительные впечатления от увиденного:
«В воскресенье (24 января) у Катрин было большое собрание без танцев: Пушкины, Геккерны, которые продолжают разыгрывать свою сентиментальную комедию к удовольствию общества. Пушкин скрежещет зубами и принимает всегдашнее выражение тигра, Натали опускает глаза и краснеет под жарким взглядом своего зятя, — это начинает становиться чем-то большим обыкновенной безнравственности; Катрин направляет на обоих свой ревнивый лорнет, а чтобы ни одной из них не оставаться без своей роли в драме, Александрина по всем правилам кокетничает с Пушкиным, который серьезно в нее влюблен и если ревнует жену из принципа, то свояченицу — по чувству. В общем все это очень страшно, и дядюшка Вяземский утверждает, что он закрывает свое лицо и отвращает его от дома Пушкиных».
Цитата известная, бесчисленное количество раз прокомментированная разными исследователями, но никогда не поставленная рядом с письмом Александрины, написанным на полдня раньше.
Рискну предположить, что свидание у Полетики и происходило именно в этом коротком промежутке времени.
Вернувшаяся от Вяземских Наталья Николаевна, вероятнее всего, сразу же призналась в произошедшем Пушкину, да и он сам бы заметил случившееся, прочитал бы испуг в ее глазах.
Если все это так, то дальнейшая реакция Пушкина очевидна.
Моментально зреет решение. Не пойти на бал — значит открыть свои планы, заставить Натали поднять тревогу.
Пушкин идет на бал.
Общество мгновенно реагирует на его взвинченность и странную неадекватность. Вроде бы ничего не произошло, все так хорошо улаживалось, затихало, и тут опять он… Нет, это уже невозможно терпеть, это невыносимо!
Близорукая Екатерина направляет на Пушкина удивленный (нет, не ревнивый!) лорнет. Растерянная, ничего не понимающая Александрина пытается смягчить ситуацию, отвлекает Пушкина, это, конечно же, не кокетство, а беспокойство, испуг, слабая, возможно, неуклюжая попытка исправить положение.
Хуже всех Натали, она-то понимает все, ей стыдно и страшно, тем более что Дантес весело балаганит, нагло разглядывает ее, издевается над взбешенным Пушкиным.
Никто не в состоянии ничего пока объяснить. И «дядюшка Вяземский… закрывает свое лицо» — все это «моветон»! — и «отвращает его от дома Пушкиных».
Дантес явно выигрывает в глазах света: Мещерские, Карамзины, Вяземские, Валуевы осуждают поэта.
Впрочем, не пройдет и суток, как Геккерн получит оскорбительное послание, а еще через день потрясенный Вяземский будет горько рыдать над умирающим другом.
27 января все изменится в этом пляшущем, веселящемся мире.
Загряжская сразу же разорвет отношения и с Екатериной, и с Геккернами, вызывающее поведение старой фрейлины станет бесить Строганова. Но особую ненависть Загряжская испытает к Полетике, этих чувств ей хватит на все оставшиеся годы…
В траурные дни император Николай Павлович напишет брату:
«Последний повод к дуэли, которого никто не постигнет и заключенный в самом дерзком письме Пушкина к Геккерну, сделал Дантеса правым в самом деле».
Дальнейшее поведение Строганова по отношению к Наталье Николаевне, холодное безразличие графа к нуждам семьи Пушкина, унижающая вдову материальная зависимость — все это, думаю, дополнительное подтверждение сказанного ранее. Даже наглость и разнузданность Отрешкова, разбазаривание им пушкинских раритетов, явная нечистоплотность в ведении дел Опеки, отмеченная очевидцами, возможны только при молчаливом безразличии, а то и поощрении самого Строганова, его негативном отношении и к Пушкину и к его вдове.
Выходит, все, что случается, — случается после 24-го и кончается 27 января.
Если допустить, что встреча у Полетики произошла 22 января, как предполагал Михаил Яшин, мог ли Пушкин, оскорбленный Дантесом, ждать еще неделю?
Взрывной характер поэта, обостренное чувство чести и личного достоинства, о чем так прекрасно говорил он сам в «Моей родословной», решительно противоречат этому.
Обида, нанесенная в ноябре 1836 года анонимными письмами, была только притушена, но забытой не была.
Появилось еще одно серьезнейшее обстоятельство: если вызов в ноябре мог показаться немотивированным, авторство писем все же оставалось анонимным, то теперь, в январе, виновник нарушенной договоренности оказался конкретным лицом.
Но вернемся к Строгановым.
Логично допустить, что Г. А. Строганов, к которому Геккерн направился на званый обед, был не готов к такой неожиданной вести, как оскорбительное письмо Пушкина. Ничего он не знал и о встрече на квартире его дочери.
Давая совет драться, Строганов поступал согласно принятому в своем кругу кодексу, удивительного в этом нет.
Другое дело, как начинает действовать граф, узнав подлинные причины, неведомые еще Петербургу.
Впрочем, знал ли он то, о чем не подозревали друзья Пушкина? Могла ли Полетика поделиться с отцом?
Думаю, в сложившейся ситуации у Идалии просто не оставалось другого выхода, как признаться отцу, просить его совета. Умнее, доброжелательнее к ней и опытнее графа Строганова в ее окружении никого не было.
Опасность нависла над всем кланом графа, над репутацией его семьи, а значит, и его самого.
