В августе 1550 года появилась удобная возможность для реализации коварного плана Монморанси. Король мог, не вызывая подозрений, отказаться от посещения спален и королевы, и метрессы: Екатерина, в очередной раз беременная, и не ждала ночных визитов супруга, а Диана, упав с лошади, сломала себе ногу и теперь поправлялась в полном уединении, запретив своему кавалеру даже навещать ее. В таком состоянии она выглядела не лучшим образом и не хотела показывать Генриху свою несколько увядшую прелесть. Свидания с королем она отложила до лучших времен, когда смогла бы предстать во всем блеске вновь обретенной красоты.
Итак, король был свободен, и Монморанси пожелал направить его любовную страсть на ослепительную шотландку, которая только того и ждала. С первого же свидания Генрих был очарован леди Флеминг, на четверть века более молодой, чем его «богиня», но не уступающей ей ни красотой, ни умением дарить любовные утехи. Они встречались каждую ночь в Сен-Жермене, где жила со своей свитой Мария Стюарт. Всё шло как нельзя лучше: любовники были на седьмом небе от счастья, и Монморанси полагал, что реализация его плана протекает успешно. Он еженощно тайком сопровождал короля в апартаменты Марии Стюарт, которые делила с ней гувернантка, и лично помогал раздеваться и одеваться своему господину.
Однако Гизы не дремали. Ревниво надзирая за своей племянницей, они вскоре раскрыли тайну коннетабля. Верные люди донесли кардиналу Лотарингскому, что Монморанси каждую ночь посещает апартаменты шотландской принцессы, хотя не имеет на то ни малейшего права. Шарль незамедлительно сообщил обо всем герцогине де Валантинуа, и та, терзаемая самыми черными подозрениями, велела доставить себя в Сен-Жермен. В два часа пополуночи Диана и Гизы караулили у дверей апартаментов Марии Стюарт, ожидая появления коннетабля, дабы уличить его на месте преступления. Когда же дверь отворилась, появился король собственной персоной, а уж за ним и Монморанси. Все участники этой водевильной сцены были изумлены, и больше всех король, которого ошеломил вид охваченной яростью Дианы. Она была страшна в своем гневе, осыпая короля отборными ругательствами и попрекая его за недостойное поведение, делающее из гувернантки будущей дофины шлюху. И король капитулировал, униженно заверяя фаворитку в своей любви к ней. Отчитав рыцаря своего сердца, словно напроказившего ребенка, Диана-охотница тут же увезла его к себе наподобие охотничьего трофея. Монморанси проиграл, а Гизы торжествовали. Для Дианы же, могущественной, как никогда, это был настоящий триумф.
Что же до леди Флеминг, то на первых порах она не поняла, чем ей грозит вся эта история, и даже пыталась бравировать тем, что носит под сердцем королевское дитя. Генриха II до глубины души возмутило это фанфаронство, равно как Екатерину и Диану. Леди Флеминг, сама того не желая, вновь сплотила треснувший было «супружеский треугольник», все члены которого дружно обратились против нее. Королева и фаворитка проявили солидарность друг с другом, добившись от короля отправки оскандалившейся леди назад в Шотландию. Родившегося ребенка Генрих II позднее признал, и он спустя годы появился при французском дворе под именем Генриха Ангулемского.
Наличие общей соперницы оказалось не единственной причиной, заставившей Екатерину и Диану проявить солидарность. Единым фронтом они выступили и против коннетабля Монморанси, причем не только из-за леди Флеминг, но и потому, что тот активно противодействовал планам по возобновлению войны в Италии против Карла V, за которую ратовали обе женщины. Екатерина Медичи впервые пыталась влиять на политику Франции. Какое-то время, правда, Генрих II прислушивался к разумным аргументам коннетабля. Во-первых, Монморанси опасался, как бы война с таким могущественным соперником не обернулась катастрофой для Франции, а во-вторых, он, будучи убежденным католиком, полагал, что теперь, когда церкви угрожает лютеранская ересь, война между двумя великими католическими державами была бы святотатственной и братоубийственной. Этот конфликт был бы на руку только сторонникам Реформации и туркам.
Частным образом король признавал правоту Монморанси, но в королевском совете, где доминировали сторонники Дианы, коннетабль был в одиночестве. Ратуя за войну в Италии, фаворитка радела как о своих корыстных интересах, надеясь в очередной раз недурно поживиться, так и об интересах Гизов, мечтавших править в Неаполе, на Сицилии и в Милане. Дабы подтолкнуть Генриха II к войне, Диана постоянно напоминала ему о том, что довелось пережить ему в мадридских застенках, где он томился на положении заложника. Да и сам Карл V отнюдь не был пацифистом, судя по инциденту, случившемуся во время коронации французского короля. Тогда Генрих II не придумал ничего умнее, нежели потребовать от Карла V прибыть в Реймс и принести ему как сюзерену вассальную присягу в качестве графа Фландрского. Император ответил, что придет во главе пятидесятитысячного войска. Оба противника готовы были вступить в схватку.
Екатерина же преследовала свои цели. Она побуждала Генриха II начать войну за Флоренцию. К тому времени король уже начинал прислушиваться к мнению супруги, мало-помалу проникаясь к ней теми же чувствами, что и его покойный отец. Его любовницей она никогда не стала бы, но в качестве законной супруги, матери его детей, она заслуживала доверия и участия. Екатерина хотела освободить Флоренцию от «тирании» ненавистного ей Козимо Медичи и восстановить «республику», которую возглавил бы более приятный для нее кузен Строцци. Для себя же лично она требовала герцогство Урбино, герцогиней которого, по крайней мере формально, являлась до замужества и которое должно было принадлежать Генриху II после их бракосочетания. Итальянский мираж манил и этого флегматика, так что он пустился в авантюру, в свое время дорого обошедшуюся его отцу.
Итак, обе королевские дамы, законная супруга и фаворитка, желавшие войны, получили ее. Для этого им пришлось нейтрализовать Монморанси. Они смягчили сердце непреклонного коннетабля тем, что уговорили короля оказать ему великую милость — пожаловать титул герцога. После этого Монморанси, в душе не отказавшись от собственных убеждений, открыто не противился воинственной политике Дианы и королевы. Он согласился даже возглавить подготовку к войне. Не трудно представить себе, с каким «энтузиазмом» он взялся за дело, которого решительно не одобрял. В действительности он был сторонником политики Карла V, направленной против еретиков-протестантов и за объединение христианского мира в единую всемирную монархию. Однако герцогская корона заставила его забыть о своих убеждениях, и война началась. Это был завершающий этап так называемых Итальянских войн (1494-1559).
