Таким образом, два принципа — реализм и народность составляют, согласно Добролюбову, основу такой эстетической концепции, которая в полной мере позволит угнетенному, эксплуатируемому большинству использовать литературу в своих интересах.
Литература не имеет деятельного значения в жизни общества, писал Добролюбов. Она только «предполагает то, что нужно сделать, или изображает то, что уже делается и сделано» (3, 6, 309). Необходимым качеством литературы должна быть правда. Правда — это первое условие реалистического произведения, однако достоинство произведения нельзя свести только к этому качеству. О достоинстве произведения, согласно Добролюбову, «мы судим по широте взгляда автора, верности понимания и живости изображения тех явлений, которых он коснулся» (3, 6, 311). Кроме правды достоинство произведения предполагает наличие и высоких художественных характеристик. Но и это еще не дает высшего достоинства. Его можно достичь только в результате гармоничного сочетания двух вышеуказанных принципов — реализма и народности.
Добролюбов следующим образом формулировал критерий достоинства произведения. «…По принятому нами критерию, — писал он, — мы различаем авторов, служащих представителями естественных, правильных стремлений народа, от авторов, служащих органами разных искусственных тенденций и требований» (там же). Принцип народности, таким образом, в понимании Добролюбова не означал только изображение жизни простого народа. Простой народ изображали многие русские писатели. Однако мы помним слова Добролюбова о том, что даже Гоголя нельзя считать подлинно народным писателем. Литература становится народной, ее ценность и значение в общественной жизни возрастают в том случае, считал критик, когда она выражает те стремления, которые уже пробудились в народе или должны пробудиться в результате происходящего в обществе движения. Литература отражает те идеи, которые бродят в обществе, а степень успеха писателя определяется тем, насколько он сумел выразить общественные интересы и стремления. «Прочный же успех остается только за теми явлениями, которые захватывают вопросы далекого будущего или в которых есть высший, общечеловеческий интерес, независимый от частных, гражданских и политических соображений» (3, 4, 56).
Добролюбов довольно подробно рассматривал вопрос о соотношении философии и литературы, точнее, о соотношении философского и художественного способов постижения действительности.
Вопрос о соотношении философии и литературы имеет, судя по логике рассуждений Добролюбова, два аспекта. Причем в обоих случаях литературе принадлежит служебная роль.
В первом случае литература часто дает толчок мысли философа. Существенная разница между талантом художника и мыслителя, замечает Добролюбов, заключается в способе отражения действительности. «В сущности, — писал он, — мыслящая сила и творческая способность обе равно присущи и равно необходимы — и философу и поэту. Величие философствующего ума и величие поэтического гения равно состоят в том, чтобы при взгляде на предмет тотчас уметь отличить его существенные черты от случайных, затем — правильно организовать их в своем сознании и уметь овладеть ими так, чтобы иметь возможность свободно вызывать их для всевозможных комбинаций» (3, 5, 22). Но художник обладает более живой и сильной восприимчивостью, чем философ. Он поражается самым первым фактом известного рода, он еще не может объяснить этот факт теоретически, но уже видит, что тут есть что-то особенное. Художник усваивает указанный факт как единичное представление, потом присоединяет к нему другие однородные факты и образы и создает тип, «выражающий в себе все существенные черты всех частных явлении этого рода, прежде замеченных художником» (там же). Мыслитель, обладающий меньшей восприимчивостью, проходит вначале мимо этого факта, как мимо странной случайности, и займется им только тогда, когда таких фактов наберется много. И вот уже здесь мыслитель составляет из этих фактов общее понятие, располагает его в ряду других идей, делает из него выводы и т. п. Приняв во внимание познавательные функции реалистической литературы, Добролюбов указывал на ее важнейшее общественное значение. «Таким образом, — пишет он, — совершенно ясным становится значение художнической деятельности в ряду других отправлений общественной жизни: образы, созданные художником, собирая в себе, как в фокусе, факты действительной жизни, весьма много способствуют составлению и распространению между людьми правильных понятий о вещах» (там же). В художественном произведении главным достоинством становилась правда, выражающая необходимость, закономерность, существенность явления, потому что если в качестве основы мышления примем случайные, ложные черты действительной жизни, то и получим ложные понятия.
Наряду с вышеизложенным не менее важным является, по мысли Добролюбова, и второй аспект соотношения философии и литературы. «…Литература, — говорится в статье „Луч света в темном царстве“, — представляет собою силу служебную, которой значение состоит в пропаганде, а достоинство определяется тем, что и как она пропагандирует» (3, 6, 309). В этом случае литераторы обычно проводят в сознание масс то, что открыто передовыми деятелями человечества, раскрывают и проясняют людям то. что в них живет еще смутно и неопределенно. Это не значит, что литератор просто заимствует у философа идеи и затем их пропагандирует. «…Оба они действуют самостоятельно, — уточнял Добролюбов, — оба исходят из одного начала — действительной жизни, но только различным образом принимаются за дело» (3, 6, 310). Философ, замечая, например, недовольство людей своим положением, пытается связывать факты и найти начала преобразования жизни. Литератор рисует картину этого недовольства «так живо, что общее внимание, остановленное на ней, само собою наводит на мысль о том, что же именно им нужно» (там же). Результат получается один и тот же, однако история литературы свидетельствует, говорил Добролюбов, что, за немногим исключением, литераторы обыкновенно опаздывают в художественном выражении новых идей. По мнению критика, и эта особенность литературы чрезвычайно важна. Дело в том, пишет он, что литераторы, будучи менее чуткими, чем философы, к новизне идей, «подмечают и рисуют возникающее движение тогда уже, когда оно довольно явственно и сильно. Зато, впрочем, — продолжал он, — они ближе к понятиям массы и больше имеют в ней успеха: они подобны барометру, с которым всякий справляется, между тем как метеоролого-астрономических выкладок и предвещаний никто не хочет знать» (там же). Выступая в роли пропагандиста передовых идей, литература, считал Добролюбов, не должна терять своего главного качества — правды. Правда художественного произведения выступает в форме логической правды, т. е., пояснял Добролюбов, проявляется в разумной вероятности изображаемых событий и сообразности их с существующим ходом дел. В соответствии с этим Добролюбов в своих статьях «никогда не решался навязывать произведениям чисто литературным умышленно тенденциозного характера» (60, 58).
