Однажды мне пришлось с этим столкнуться. Став по рекомендации Горбачева председателем Совета Союза, я приступил к подбору кандидатов в руководители комитетов палаты. Меня возмутило, когда в кабинете появился заместитель заведующего отделом оргпартработы ЦК с готовым списком тех, кого «следовало избрать». Не он, а я был членом ЦК, тем не менее в аппарате, не собираясь терять власть над Верховным Советом, сочли возможным, чтобы этот человек мне указывал. Я вспылил: «На каком основании вы мне все это принесли?» Аппаратчик с пафосом произнес: «Список согласован с секретарем ЦК». — «Ну и что из этого? Передайте, что вопрос входит в мою компетенцию и как минимум предварительно следовало узнать мое мнение».
Вы, наверное, уже подзабыли атмосферу тех лет. Так что поверьте мне на слово: мой подход был далек от принятых стандартов. Нетипичным оказался и последовавший за описанной сценой звонок секретаря ЦК КПСС, извинившегося за неуклюжие действия своего зам. завотделом. Впрочем, я не настолько самонадеян, чтобы расценить это как собственную, личную победу. Но это был хороший знак, показывающий, что удается всколыхнуть партийное болото, что в КПСС наметились позитивные сдвиги.
Однако параллельно с этим нарастала ярость ортодоксальных коммунистов, их сопротивление становилось все более оголтелым. На пленумах ЦК Горбачева озлобленно атаковали. Вместе с тем противодействие в партии не носило тотального характера. В ее рядах у Горбачева было немало сторонников. Затей он, опираясь на них, перестройку в КПСС, партия могла бы стать той здоровой силой, которой ему так не хватало, прекрасным инструментом для осуществления перемен в стране. Многие предлагали Горбачеву разделить партию. Если бы он это сделал, два-три миллиона определенно шагнули бы за ним. Партия постепенно отказалась бы от не соответствующих реальности догм, стала бы адекватной времени, превратилась бы в социал-демократическую…
Но отважившись под нажимом на неординарный акт и исключив из Конституции печально знаменитую шестую статью, объявлявшую руководящую роль партии в государстве, на другой поступок — раскол КПСС — Горбачев не решился. Чего он опасался? Внутрипартийных распрей? Ожесточенной фракционной борьбы? Снова крови? Или просто не хотел войти в Историю раскольником? Пожалуй, всего вместе. Досадно. Не превратив партию в жизнеспособную опору перестройки, Горбачев оставил не обезвреженной заложенную под нее мину.
— Сейчас Михаил Сергеевич говорит, что, многое осмыслив, понял: «Стране следовало идти по социал-демократическому пути. Медленно, лет двадцать пять — тридцать накапливать потенциал демократии, создавать рыночную инфраструктуру. Не нужна была коммунистическая модель с ее тоталитарным режимом, но и дикий капитализм — не тот выбор.
Жаль, перестройка оборвалась».
— Разделяю эту боль от бессилия что-либо изменить, набело переписать без грубых ошибок. К ним я причисляю и неготовность президента СССР вначале заключить экономический договор с союзными республиками, а политический отложить до того момента, когда будет обеспечено единое экономическое пространство. Горбачев мыслил иначе. Объяснил мне: «Если первым будет подписан экономический договор, на этом дело застопорится. Политический договор многим станет не нужен».
— А ведь в словах Михаила Сергеевича есть рациональное зерно…
— По-своему Горбачев размышлял трезво. Но его вводили в заблуждение, уверяя, будто все республики готовы подписать политическое соглашение. Президент надеялся, что именно так и есть, считал, приехав в Форос, что контролирует положение, звонил, отдавал распоряжения. На самом деле реальным путем к сохранению общего государства был как раз договор о едином экономическом пространстве. К нему готовы были присоединиться даже Латвия, Литва и Эстония, о чем мне в те дни говорили руководители этих республик.
Горбачев, нацеленный на политическое соглашение, почему-то упускал из виду, что над экономическим фундаментом всегда вырастает политическая надстройка. Единое таможенное пространство закономерно вызовет к жизни орган, который станет им руководить. Единая кредитно-банковская система, валюта и т. д. потребуют появления общих Центрального банка и Министерства финансов… На этой базе создание нового федеративного государства представлялось уже реальностью, а не воздушным замком. Увы, Горбачев планировал действовать в обратном порядке. В итоге СССР рассыпался, перестал существовать.
Есть точка зрения, что к ликвидации Советского Союза приложили руку иностранные силы. Напрямую — не думаю, хотя на Западе было немало тех, кто хотел краха СССР. Однако, стремясь к ослаблению нашей страны, большинство политиков опасались, что распад огромной державы приведет к хаосу. Придется переносить, сдвигать с места ядерное оружие. Кому оно достанется и как им распорядится новый владелец — непредсказуемо.
В любом случае чушь, что Советский Союз исчез с карты мира, поскольку мы потерпели поражение в «холодной войне». На постсоветском пространстве не воцарились анархия и бедлам, а полностью сохраненный ракетно-ядерный потенциал СССР был перебазирован на территорию России — правопреемницы ликвидированного государства. Советский Союз — еще раз приходится это с горечью констатировать — развалился, раздираемый собственными противоречиями и в немалой степени подталкиваемый к краю обрыва эгоизмом и амбициями многих будущих руководителей независимых государств.
— В июле 1991 года вы были «шерпой» на последней встрече Горбачева с «семеркой» в Англии. Запад тогда не то чтобы оттолкнул президента СССР, но и крупномасштабных договоренностей достичь не удалось. Переводчик Горбачева Павел Палажченко описывал нам сцену, свидетелем которой стал в Лондоне. Маргарет Тэтчер, незадолго до того ушедшая в отставку, приехала в советское посольство, где остановился Михаил Сергеевич, и с места в карьер обрушилась: «Ну что за люди такие?! Неужели «семерка» не могла оказать ту поддержку, которую заслуживает перестройка? Что они наделали! Разве не понятно, куда их безразличие может привести, в каком направлении развиваются события?» Вы согласны, что, помоги в те дни руководители западных государств Советскому Союзу, возможно, миновали бы нас и путч, и Пуща?
— Не исключаю, что, если бы Запад принял тогда некий «план Маршалла» для Советского Союза, многое могло бы сложиться по-другому. Но и Джон Мейджор, и Гельмут Коль, и Франсуа Миттеран, и Джордж Буш, да и другие участники закрытого заседания «семь плюс один», на котором я присутствовал, широко улыбались, очень нас хвалили, но ни черта не помогли. К Горбачеву все хорошо относились, особенно после объединения Германии. Когда хотел, Михаил Сергеевич умел располагать к себе незаурядных людей, сильных мира сего. Не одна Тэтчер ему симпатизировала…
— Что же денег не дали? Пожадничали?
— Запад продолжал побаиваться Советского Союза и хотел, чтобы тот сам справлялся со своими проблемами. Лидеры «семерки» не собирались укреплять СССР, остававшийся могущественной ядерной державой, меньше всего желали видеть его на равных в мировом сообществе.
— Так нового «плана Маршалла» не было в замыслах?
— Что-то такое варилось. За пару месяцев до саммита в Лондоне я сидел в своем кабинете в Кремле. Вошла секретарша: «К вам Григорий Алексеевич Явлинский». Это была наша первая встреча Познакомились. Явлинский сказал, что приглашен выступить на семинаре в Гарварде, и добавил: даны обещания, что контакты будут продолжены. США намерены выделить СССР не менее тридцати миллиардов долларов (огромные деньги в те годы!). Однако помощь предполагается целевая: каждая ее часть станет ответом на наши действия по пути реформ. Мы отпускаем цены в свободное плавание — следует интервенция товаров; идем на конвертирование рубля — Запад создает стабилизационный фонд. И так встречное движение во всем.
Явлинский попросил меня устроить ему встречу с президентом СССР и подписать письмо о согласии на такую схему. Я сделал и то и другое… К сожалению, американцы с поддержкой не торопились. Хотя тут были не просто пустые разговоры, обычная болтовня. Спустя короткое время мне поручили возглавить советскую экономическую делегацию в Соединенные Штаты. Горбачев попросил включить в состав группы Явлинского. В Вашингтоне с Григорием Алексеевичем очень носились. Настаивали, чтобы он был с нами не только у госсекретаря Бейкера, но и у президента Буша. Однако на обеих встречах на высоком уровне ни о каких тридцати миллиардах ни слова не было сказано.
