Герцог и герцогиня (граф и графиня Бирон, как Вы знаете) [123] ещё пользуются милостью Государыни; от их сурового или ласкового взгляда зависит бедствие или благополучие всех жителей Империи. Bсе повышения зависят от их благосклонности, его гнев причиняете гибель. Здесь нет никого, кто бы мог им противиться, напротив, все у них в руках. Герцог весьма горд, вспыльчив; когда рассержен, говорить с неумеренною запальчивостью. Если к кому он милостив, то весьма щедр на ласки и похвалу, но он непостоянен, переменяется без всякой причины, и часто так же преследует, как прежде любил. Поступая таким образом, он даже не может скрываться, но обнаруживает свою немилость самым убийственным образом. Он от природы осторожен, но кого любит, с тем обходится свободно; откровенен, но если видит, что откровенность неуместна или что не стоит труда рассказывать правду, то истины никогда не скажет. Он презирает русских и это показывает публично самим вельможам; я думаю, что это будет некогда причиною его паденья, хотя я сердечно уверена, что его верность к Её Величеству непоколебима, и он имеет в виду благо вверенной ему страны. Герцогиня высокомерна и угрюма, в её взгляде и приёмах видна суровость, и потому не может приобресть почтения, которое она силится внушить. Оно отдается ей только наружно; если признаться, то я, которая считаюсь её любимицей, и, как думаю, больше всех пользуюсь её благосклонностью, я не чувствую в ней в сердце своем того, что называется почтением, потому что приветствия, должные её сану, не составляют того, о чем я пишу, хотя вообще это понимают так, и она сама в этом случае обманывается. Так как она вдруг введена в высший круг общества, то остается до сих пор ещё не в своей сфере и думает, что для приобретения почтения должно быть гордою. Если бы она была частною женщиною, то она принадлежала бы к разряду тех женщин, коих доктор N. называет notables [124], и я предоставляю вам спросить его как бы он назвал такую женщину, из самого высшего круга. Она не вмешивается в государственные дела, но показывает, что она все время, остающееся от личной службы Её Величеству, употребляет на воспитание детей и на работу. Она редко бывает в обществах, не отличается особенным умом, однако ж и не глупа; любит наряды. Вы восклицаете! «Она женщина, что же тут удивительного?» Может быть, это верно, но я предоставляю это решить мужчинам. Таким образом, я исполнила Ваше желание, рассказав Вам о двух важных особах на севере, и надеюсь (к большему достоинству моего рассказа) — Вам не нужно об этом знать что-нибудь более от Вашей и пр.
Вместо того, чтобы освободить меня от таких задач, какие Вы мне давали, Вы требуете теперь большего. Я думала, что в последнем письме я составила Вам полное описание герцога и герцогини, но Вы предлагаете и после того множество вопросов. Я буду отвечать на них по порядку.
Герцог по-прежнему считается при дворе Великим Камергером, несмотря на то, что он принадлежит теперь к правительствующим особам [125]. Герцогиня считается первою статс-дамою [126], с тем только отличием от других придворных дам, что она со времени нового достоинства садится в присутствии Государыни, как Великие Княгини, и в публичных собраниях целует руку Её Величества. Они живут во дворце, но при себе имеют в услужении также чиновников, какие составялют двор Государыни. Только штат их состоит из их собственных подданных, которые их всегда окружают. При Герцоге находятся камергеры, и при Герцогине — фрейлины, во время выездов имеют свою ливрею и экипаж, которые отличаются величайшею пышностию.
Граф Остерман [127]возведен в достоинство вице-канцлера Империи и управляет всеми делами, которыми прежде занимался герцог. Его почитают теперь в Европе величайшим министром; так как искренность при этой должности не есть необходимое качество, то он в самом деле успевает своим предприятиям дать блестящий успех. Он образован, красив, и когда перестает быть министром, то весьма занимательный собеседник. Он родом вестфалец и сначала был домашним секретарем у голландского адмирала. Пётр Великий, увидев бумагу, переведенную им на русский язык, призвал его к себе. Проницательный ум сего монарха открыл в нем быстрое соображение, взял его к себе и возводил постепенно до того поста, которое он теперь занимает. По предложению Петра I он вступил в супружество с природного русскою, девицею отличной красоты, знатною по роду и богатству [128]; но сам Остерман остается лютеранином. Он не богат и даже беден, смотря по месту им занимаемому. Он был дядькою Петра II и главным орудием падения Меншикова, но он был вытеснен Долгоруким, главным любимцем юного монарха, и многие думают, что одна только смерть Петра II избавила графа от погибели, потому, что любимец [129] страшился его тонкости и опытности, чему доказательство видел он в низвержении Меньшикова. Он весьма вежлив с женщинами, но никогда не нарушал покоя нашего пола, от того любовные его похождения никогда не делали шуму и теперь он кажется смотрит на женщин как на забаву и на приятные игрушки (т. е. в свободное время, когда он может несколько часов провести в пустых разговорах). Здесь он принадлежит к числу тех людей, которые ищут смысла там, где слышат одну только бессмыслицу. Я знаю, что Вы считаете наш пол удивительно склонный к болтовне и в этом убеждаетесь примером той, которая и проч.
Милая моя,
Мне нет от Вас покою, берегите и себя. К графу Остерману присоединены ещё два лица, которые теперь составляют Тайный Совет [130]. Один из этих сановников есть князь Черкасский [131], природный русский [132], первый вельможа (и, по мнению народа, лучший), величайший богач, имеющий до 30000 душ крепостных крестьян [133] и одну дочь, которой должно достаться это имение [134]. Что касается до его наружности, то он гораздо больше в ширину нежели в длину; большая его голова склоняется к левому плечу; его брюхо, которое так велико, перегибается напротив к правой стороне; ноги, весьма короткие, всегда в ботфортах, как в больших собраниях так и при торжествах. Наконец венец всему, он по своей молчаливости, кажется, ни с кем в обществе никогда не говаривал, разве некогда в славных ассамблеях [135], которые знаете Вы и я. Но его богатство и род сделали его необходимым при занятии сей почетной должности. Он, без сомненья, сделает не много и не будет мешать советникам своим красноречием.
