А как быть с «мировой душой», упоминание о которой вынесено в заголовок работы Шеллинга? Философ вспоминает о ней лишь в последнем абзаце книги. Он говорит о всеобщей непрерывности естественных причин и отмечает, что еще древняя философия предвосхитила эту идею в рассуждениях о «мировой душе».
Название «О мировой душе» могло бы больше подойти к следующему труду, опубликованному в следующем (1799) году, — «Первый набросок системы натурфилософии». Строго говоря, это уже третья попытка изложить принципы философии природы. Но Шеллинг только здесь впервые использует термин «натурфилософия» для обозначения своего учения (как называл Кант «критицизмом» свою философию, а Фихте «учением о науке» свою).
В «Первом наброске…» четко сформулирован тезис о деятельном, производящем характере природы, о ее развитии. Изначально природа — не продукт, а продуктивность. Шеллинг говорит об эволюции природы. Было бы вместе с тем ошибкой видеть в его словах современную эволюционную теорию. В XVIII веке эволюцией называли развертывание уже имеющихся признаков (находившихся в свернутом состоянии). Эволюции предшествует инволюция — свертывание, реформация, то есть предварительное образование признаков. Итог размышлений Шеллинга в этой книге: «Природа представляет собой развитие из первоначальной инволюции. Эта инволюция не может быть, судя по вышеизложенному, чем-либо реальным, ее можно представить себе как абсолютный синтез, который лишь идеален».
Шеллинг набрасывает картину одухотворенной природы, ее эволюция идет от организма к… механизму. Шеллинг говорит о ступенях, «по которым природа постепенно спускается от органического к неорганическому». Распад организма дает неорганические вещества. Мертвая материя — кладбище живой.
Происхождение небесных миров нельзя объяснить механическими законами (как это делал Кант). Наша планетная система возникла не в результате концентрации и нагревания первоначально холодной массы, а в результате взрыва и «экспансии» материи. Возможен и обратный процесс инволюции, «возвращения природы к себе самой». Перед глазами Шеллинга встает картина своего рода пульсирующей вселенной, как бы живого организма, который живет, умирая и рождаясь заново.
Проходит несколько месяцев, и выходит еще одна работа Шеллинга. Он назвал ее «Введение к наброску системы натурфилософии». На самом деле она не столько «вводит» в изложенную выше концепцию, сколько исправляет ее. Свои исходные принципы философ меняет как перчатки. Теперь Шеллинг разделил свою область знания на две самостоятельные науки с прямо противоположными основоположениями — натурфилософию и трансцендентальную философию. Первая — наука о природе, она выводит идеальное из реального, вторая — наука о духе, она поступает наоборот. Перед нами своеобразный вариант дуализма. Стремление совместить противоположности сказалось и на самом мировоззрении Шеллинга.
«Спинозизмом физики» называет теперь Шеллинг натурфилософию. «Отсюда следует, что в этой науке невозможны никакие идеалистические способы объяснения… Любой идеалистический способ объяснения, перенесенный из своей специфической области в природу, вырождается в авантюристическую бессмыслицу, примеры которой известны. Первое правило подлинного естествознания — объяснять все естественными силами — принимается нашей наукой в полном объеме и распространяется на ту область, перед которой доныне привыкла останавливаться естественнонаучная мысль».
Наша наука, поясняет Шеллинг, «не что иное, как физика, только физика умозрительная; по своей тенденции это то же самое, что представляют собой системы древних физиков, а в новейшее время — система восстановителя эпикурейской философии Лесажа, благодаря которой после долгого научного сна в физике снова пробудился дух умозрения».
И опять Шеллинг повторяет: не смотрите на природу только как на продукт, она сама производит свои феномены. «Природу только как продукт (natura naturata) мы называем природой в качестве объекта (любая эмпирия этим ограничивается). Природу как продуктивность (natura naturans) мы называем природой в качестве субъекта (этим занимается теория)».
Если рассматривать природу только в качестве объекта, то неведомым останется источник ее движения. Он в ней самой. Чтобы его обнаружить, необходимо найти в природе субъективное начало, заложенную в ней раздвоенность. Электричество представляет собой всеобщую схему структуры материи.
Во «Введении к наброску…» Шеллинг упоминает вновь о ступенях бытия («потенциях») природы. Он имеет в виду теперь не нисхождение, а восхождение форм. И вот уже принципиально новый вывод: «Неорганическая природа представляет собой продукт первой потенции, органическая — второй… Поэтому неорганическая природа предстает как существующая от века, а органическая как возникшая». Материалистический вывод? Вполне. Можно ли Шеллинга считать материалистом? Не следует, «Введение к наброску…» заканчивается компромиссом: «Различие между органическим и неорганическим лежит в природе как объекте: априорно изначальная продуктивность природы витает над тем и другим».
В своих сомнениях, шатаниях и исканиях Шеллинг доходил иногда до весьма решительных заявлений. Вскоре после «Введения к наброску…» он сочинил поэму (320 строк) «Эпикурейский символ веры Гейнца Видерпоста». Это удивительное произведение. Прекрати он писать после нее, сохранись только она одна, мы могли бы считать, что немецкая философия в лице Шеллинга располагала отчаянным материалистом и атеистом.
Одно я усвоил раз навсегда:
Кроме материи — все ерунда.
Она — наш верный друг и хранитель,
Всего, что на свете есть, прародитель.
Она всех мыслей мать и отец,
Познанья начало, незнанья конец.
И тут совсем ни ври чем откровенье,
Чего-то незримого благоволенье.
Если я верю в какого-то бога,
То только в такого, что можно потрогать.
К. Маркс не случайно сравнил молодого Шеллинга с Фейербахом; обращаясь к Фейербаху, он говорил: «Искренняя юношеская мысль Шеллинга, которая осталась у него фантастической мечтой, для Вас стала истиной, серьезным мужественным делом».[2]
У А. Герцена были все основания сопоставить Шеллинга с Гёте. В «Письмах об изучении природы» он славит Гёте — «поэта-мыслителя», объединившего философское умозрение с эмпирическим естествознанием. (И приводит в собственном переводе, который я цитировал, стихотворение в прозе «Природа», считая, что оно принадлежит Гёте.) Рядом с «поэтом-мыслителем» он называет «мыслителя-поэта» — Шеллинга. И пишет: «Он обращал философию к природе как к необходимому Дополнению, как к своему зеркалу. Торжественно было зрелище возвращающегося на землю человечества в лице передовых людей своих — в лице поэта-мыслителя и мыслителя-поэта, склонявшихся на родную грудь общей матери…
