Ознакомительная версия.
На первом этаже одного из снесенных домов когда-то работала небольшая парикмахерская, где я за десять копеек стригся сначала под «полу бокс», а позднее под «польку» – две стандартные фасонные модели мужской стрижки тех лет. Рядом с парикмахерской располагались комиссионный магазин со своим узким кругом привилегированной клиентуры и кафе «Зеленый огонек», специализировавшееся на обслуживании таксистов. На углу Б. Дмитровки и Столешникова переулка в мое время находилась «Булочная-кондитерская», где мы покупали хлеб, а рядом с нею работала Сберкасса – отделение Сбербанка, по-современному. Вместо снесенной «Булочной» теперь престижное место на углу Б. Дмитровки и Столешникова переулка по четной линии домов заняло новое двухэтажное здание, специально построенный для известной французской компании «Луи Виттон».
Нечетная сторона Б. Дмитровки от Камергерского переулка по направлению к Столешникову на вид выглядит более сохранившейся. Бывший магазин «Молоко» все так же прижимается к своему соседу – импозантному дому № 9, пожалуй, самому эффектному зданию на этой улице.
Ранее всю территорию, где сегодня стоят дома 9 и 11, занимала большая усадьба с главным домом в глубине и флигелями, выходящими на Б. Дмитровку. В 1805–1839 годах этой усадьбой владел генерал Н. Н. Муравьев, который в одном из флигелей открыл и содержал на собственные средства специализированное военное училище. Для пополнения источников дохода генерал сдавал в 1827–1831 годах свою главную усадьбу Английскому клубу, пока последний не перебрался на Тверской бульвар.
В 80-х годах позапрошлого века в этом флигеле процветало одно из самых популярных злачных мест Москвы – «Салон-де-варьете», которое в народе называли «Соленый вертеп». А в 1868 году М. Н. Катков открывает здесь свой лицей, который в 1873 году получает статус «Императорского» и переезжает в новое, специально для него построенное здание у Крымского моста, где в настоящее время разместилась Дипломатическая академия МИД РФ.
В начале XX века усадьба, о которой идет речь, вместе со всеми строениями перешла в собственность известного купца-меховщика Н. А. Михайлова, который по проекту архитектора А. Э. Эрихсона перестраивает и надстраивает строения, выходящие на Б. Дмитровку, превращая их в доходные дома с квартирами для сдачи в аренду. На первом этаже дома № 9 он открывает роскошный меховой магазин, а во дворе – первый в мире холодильник для хранения меховых изделий.
Наиболее представительным на этой стороне Большой Дмитровки, бесспорно, выглядит дом № 9. Архитектор снабдил его рельефным фасадом, облицованным двухцветным серо-зеленым и кремовым кафелем – великолепный образец московского модерна с не совсем типичными для такого стиля египетскими «вкраплениями» – масками фараонов.
Самый представительный жилой дом на Б. Дмитровке
В настоящее время дома № 9 и 11 полностью расселены. Только их первые этажи еще оккупированы заведениями общественного питания. Собственник или собственники этих домов, очевидно, находятся в поиске наиболее выгодных вариантов их использования. Такое предположение выглядят логичным, если войти во двор и посмотреть на дома сзади. Облезлые стены с отваливающейся штукатуркой, грязные окна, прогнившие карнизы – неприглядная картина разрухи, характерная для собственника-временщика – наглядное свидетельство отсутствия настоящего хозяина.
Однако во дворе дома № 9 продолжает функционировать «Первый и единственный в России холодильник, приспособленный для хранения исключительно меховых вещей, платьев и ковров». Холодильник, как уже говорилось, был построен купцом А. М. Михайловым – поставщиком Двора Его Императорского Величества по проекту инженера Н. Г. Лазарева. Холодильник начал работать в 1912 году и работает до сих пор.
В моей памяти дом 9 отложился не по причине его архитектурного оформления или детективных историй, связанных с деятельностью «Салон-де-варьете», а по ассоциации с проживающей в нем нашей первой школьной учительницы английского языка. Английский язык в нашей школе мы принялись изучать с 5 класса. Языковые занятия вела преподавательница, Елена Михайловна Аренс, которая не была профессиональным педагогом ни по образованию, ни по призванию. Внешне она значительно отличалась от всех наших учителей. Она была немолодой, наверное, лет 45-и, красила волосы в рыжий цвет, курила и одевалась не так, как все наши педагоги. Чаще всего она приходила на уроки в просторных и длинных шерстяных кофтах, одетых поверх платья. Никто из наших учителей так не одевался. Кроме того, у неё был большой кожаный портфель ярко желтого цвета, явно иностранного происхождения. Елена Михайловна проживала в одной из квартир дома, о котором мы ведем речь. Каждый день она выходила из высоких арочных ворот этого дома и, со своим привлекающим внимание окружающих портфелем, поднималась вверх по Б. Дмитровке к нашей школе, которая сегодня оказалась «за спиной» Совета Федерации РФ. Теперь пройти с Б. Дмитровки к школе нельзя – государственные учреждения у нас бдительно охраняются. А раньше путь преподавателя английского языка от дома до школы занимал минут десять. Елена Михайловна, наверное, хорошо знала английский язык, работала заграницей, однако, повторюсь, она не имела ни педагогического опыта, ни детей, общение с которыми могло бы подсказать ей, как лучше поладить с неуправляемой оравой послевоенных сорванцов.
Не по годам продвинутые школьники тех лет быстро распознавали слабые стороны своих преподавателей и знали, с кем из них можно было вести себя фривольно, а где нужно было соблюдать принятые нормы поведения. Нашими любимыми дисциплинами до английского были уроки пения и черчения. На них мы делали все, что заблагорассудится: свободно переговаривались, смеялись, ходили по классу, двигались на партах, пели дурными голосами, выходили без спроса в коридор и т. д. Бедные преподаватели этих предметов ничего не могли с нами поделать. Они только грозились пожаловаться на наше поведение директору школы, но никогда этого не делали. Мы это знали и бессовестно пользовались возможностью безнаказанно вольничать, а то и просто вести себя на этих уроках по-хамски вызывающе.
Когда Елена Михайловна впервые появилась в нашем классе, она, не зная, как лучше установить контакт с учениками, захотела сразу окунуть нас в ауру своего предмета. Она заговорила с нами на иностранном языке. «Здравствуйте, дети, – сказала она по-английски, а потом произнесла фразу, немедленно приковавшую наше внимание: Who is absent today?» – кто сегодня отсутствует? В русской транскрипции это звучало как: «Хуис эбсент тудей?». Чтобы долго не распространяться, скажу, что в следующий раз, когда она вошла в класс, 40 глоток дружно орали, якобы по-английски – «кто сегодня отсутствует», с небольшой коррекцией в произношении и акцентом на первом слове. Она растерялась, но сделала усилие, чтобы свести наш хулиганский выпад к шутке, похвалив класс за желание немедленно приступить к изучению английского разговорного языка. Однако овладевать ни устной, ни письменной английской речью мы вовсе и не собирались. По нашему глубокому убеждению, более бесполезным предметом, чем английский, были, пожалуй, лишь пение и черчение. Ни в нашей повседневной жизни, ни в самых смелых мечтах о жизни будущей, английскому языку в ней места не находилось. Так вплоть до старших классов весь процесс изучения английского языка для большинства наших мальчишек сводился к написанию в учебных текстах произношения английских слов русскими буквами, да откровенных подсказок при устных ответах, с которыми Елена Михайловна ничего не могла поделать.
Ознакомительная версия.
