Четыре десятилетия лидеры кубинской эмиграции, жившие на юге Флориды, вроде Диас-Балара — не говоря уже о Пепине Боше и других игроках на стороне «Бакарди» — постоянно заблуждались в своих оценках происходящего на Кубе и делали неверные прогнозы. Эти заблуждения отражали, насколько легко принимать желаемое за действительное, насколько сильно изменилась Куба по сравнению с представлениями эмигрантов, насколько велик был разрыв между жизнью эмигрантов на юге Флориды и реалиями жизни на острове. С другой стороны, существенная часть населения Кубы утратила всяческую веру в революцию Кастро, а власти предержащие отнюдь не были уверены, что останутся у кормила, когда Фиделя не станет. Реакцию населения на то, что Кастро сошел с общественной сцены и удалился от публики, невозможно даже назвать.
Это не была ни печаль, ни радость. После сорока семи лет авторитарного режима, когда политическая линия диктовалась сверху вниз и любая инициатива была чревата неприятностями, кубинцы научились надежно прятать свои чувства. Пожалуй, единственным превалирующим в стране ощущением была тревога. Жизнь была тяжелой, и все жили на грани нищеты, так что резкие перемены страшили даже тех, кто их жаждал.
Куба вступала в эпоху после Фиделя, и ее будущее было тайной и для ее народа, и – особенно — для тех кубинцев, которые покинули родину.
* * *
Амелия Комас Бакарди, праправнучка дона Факундо, вернулась на Кубу в апреле 2002 года — первой из Бакарди, осевших в Америке, более чем за сорок лет. Она давно хотела показать своему мужу Роберту крошечный островок поблизости от Сантьяго, где ей так славно жилось в детстве летом. Год за годом она проводила отпуск с мужем и детьми в его родовом гнезде в Коннектикуте — и жалела, что от собственной родины у нее остались только рассказы, например, о том, как они с сестрами, братьями и кузенами Бакарди прыгали с террасы бабушкиного летнего домика прямо в прохладную воду залива Сантьяго и ныряли за морскими звездами и ракушками. Амелия уехала с Кубы еще подростком и даже не была уверена, что в летнем домике и в самом деле жилось так восхитительно, как ей помнилось.
Чудесным апрельским утром Амелия и Роберт сели в Сантьяго на ржавый паром и медленно двинулись в направлении Кайо-Смит — островка, где когда-то Бакарди проводили лето. Кайо — это округлый холмик, драгоценным камнем лежащий в сверкающих водах залива примерно в миле от старинной крепости Морро, которая более трех столетий охраняла морские подступы к Сантьяго. На вершине холмика стоит маленькая изящная беленая церковь. Завидев ее, Амелия расплакалась. Все было таким знакомым — и контур островка на фоне окрестных гор, и сверкающая синева небес, и неподвижность кубинского воздуха, и лодочники, которые беззвучно взмахивали веслами вдали.
Кайо-Смит во многих отношениях не изменился с тех пор, когда семья Бакарди проводила там свободное время. В 1959 году на острове не было автомобилей, а дома строили на сваях у кромки воды, чтобы швартовать рядом лодки. Впоследствии fidelistas переименовали остров в Кайо-Гранма в честь яхты, на которой Фидель с соратникамиповстанцами приплыл на Кубу из Мексики, однако узкая улочка, окаймлявшая остров, попрежнему оставалась пешеходной, а дома по-прежнему строились на сваях. Однако когда паром подплыл поближе, Амелия разглядела, что Кайо и его окрестности сохранились не потому, что их специально сберегли, а скорее потому, что их забросили. Пляж, куда она с подружками бегала купаться, в основном пустовал — неухоженный, заросший травой, заваленный мусором. Заметив бабушкин дом, Амелия ужаснулась. Великолепная летняя усадьба из ее детских воспоминаний превратилась в покосившуюся развалину. В окнах не хватало стекол, в ржавой жестяной крыше виднелись дыры. На оконных переплетах еще сохранились следы краски, но в целом дом, казалось, не красили уже давным-давно.
Столбики крыльца, похоже, совсем сгнили.
Сойдя с палубы парома, Амелия и Роберт свернули на мощеную булыжником улицу, которая вела к ее старому дому и дальше вокруг всего острова. Они шли мимо молодых людей, лениво развалившихся в тени баньянов, и Амелия задумывалась о том, не приходилось ли ей играть с их родителями. Она была уже совсем седой, походка ее стала медленной, и от этих трущоб ее отделяла пропасть. Семейное предприятие по производству рома, которое основали в Сантьяго ее предки, превратилось в крупнейшую семейную алкогольную фирму в мире, стоившую по меньшей мере миллиард долларов.
Амелия, ее акционер, была женщиной весьма состоятельной, много путешествовала, и на Кубу она вернулась по совету высокопоставленного американского дипломата, работавшего в Гаване.
Дверь старого летнего дома была заперта. На вывеске значилось, что здесь размещен центр народных промыслов, но внутри никого не было, а окна были забраны ставнями. Пока супруги рассматривали здание, появился невысокого роста жилистый человек с кудрявыми седыми волосами — очевидно, его обеспокоило появление не в меру любопытных чужаков.
— Что вы здесь делаете? — сердито спросил он. На нем были только шорты и сандалии, и по темному бронзовому загару было видно, что он всю жизнь провел у воды.
— Осматриваюсь, — ответила Амелия. — Это мой дом.
— Ничего подобного, — возразил незнакомец в шортах. — Этот дом принадлежал Качите Бакарди.
— Это моя бабушка.
Незнакомец вытаращил глаза.
— Ты Марлена? — воскликнул он взволнованно. — Лусия? — У Амелии были две старшие сестры. — Амелия!
— Да.
— Я же Прики! — объявил он, расхохотался и распростер ей объятия. Мальчиком он жил напротив дома Бакарди и постоянно играл с братьями-близнецами Амелии. Именно Прики научил Амелию и прочих нырять за ракушками. Он обедал дома у Амелии, а Амелия с братьями — у него. Теперь у него наметилось небольшое брюшко, но руки и плечи были по-прежнему мускулистыми. Прики с женой, дочками и старенькой мамой попрежнему жили в том же доме, где он вырос, и он считал себя своего рода хранителем собственности Бакарди.
— Гоняю взашей всякого, кто начинает тут что-то вынюхивать, — похвастался он.
У Прики был ключ от дома, и он пустил гостей внутрь. Он объяснил, что после отъезда родных Амелии дом отдали Федерации кубинских женщин, организации, которую кубинские власти создали, чтобы мобилизовать женщин на рутинную работу ради революции. Потом здесь была аптека. В последние пятнадцать лет дом использовали как мастерскую по изготовлению чучел морских обитателей, где трудились двадцать местных женщин, в том числе жена Прики. Они делали всевозможные чучела редких местных видов рыб, лакировали ракушки и изготовляли открытки и прочие сувениры на продажу туристам. Внутренние стены в здании снесли, так что получилось две большие комнаты, уставленные рабочими столами и увешанные полками, где работницы хранили материалы. Дом обветшал даже сильнее, чем казалось издалека. Некоторые половицы прогнили, в трещины было видно воду внизу. Бродя по дому, Амелия вспоминала планировку.
