Ознакомительная версия.
Галилей. Нет! Несчастна та страна, которая нуждается в героях.
Бертольт Брехт. Жизнь Галилея
У каждой эпохи есть свой выразитель, глашатай и пророк. Когда над Германией сгустились тучи фашизма, то именно Бертольт Брехт наиболее ярко выразил идеи защиты нормального, среднего человека, его права на жизнь, не геройскую, а самую обыкновенную, в своем доме, в своей семье.
Пропаганда, угрозы, сила примера, писал Брехт, способны превратить в героя чуть ли не каждого, ибо они отнимают у человека собственную волю. Брехт спорил с французами, с Сартром и Ануем, которые утверждали, что только герой, нравственно возвысившийся над другими людьми, способен противостоять фашистскому государству; в ответ на это Брехт язвительно твердил, что фанатичные и самоотверженные герои именно фашистскому государству и нужны, без них оно долго не протянет, на оболваненных энтузиастах — не на одних только штыках — фашизм держится.
Брехт исходит из того, что «пока массы остаются объектом политики, все, что с ними случается, они воспринимают не как опыт, а как рок; пережив потрясение, они узнают о его природе не больше, чем подопытный кролик о законах биологии» (Брехт Б. Театр. М., 1964. Т. 3. С. 88). В «Хвале диалектике» Брехт писал:
У зла сегодня уверенный шаг.
Угнетатели устроились на тысячу лет.
Насилие заверяет: все останется так, как есть.
Не слышно ни одного голоса, кроме голоса правящих…
Тот, кто жив, не говори: «Никогда!»
Самое надежное ненадежно.
Так, как есть, не останется.
Когда скажут угнетатели,
Будут говорить угнетенные.
Кто решится сказать: «Никогда?..»
И кто решился написать эти строки? Бертольт Брехт — немецкий поэт, драматург, теоретик искусства, реформатор театра. Он родился 10 февраля 1898 года в Аугсбурге, как отмечает литературная энциклопедия, «в бурж. семье». Что значит «в бурж. семье»? А это значит, что Брехт — сын директора бумажной фабрики. Сын капиталиста — в советские времена такой факт биографии просто шокировал.
Но тем не менее Брехт был почти «наш». Почему почти? Потому что он отрицал старое, буржуазное искусство и создавал новое, революционное. Не случайно Брехт питал стойкую антипатию к Томасу Манну. Называл автора «Будденброков» и «Волшебной горы» «удачливым буржуазным поставщиком искусственных, полных тщеславия и бесполезных книг».
Брехту претили буржуазная честность и здравый смысл Томаса Манна. Он восставал против них, и это наиболее выпукло выражено в брехтовских шедеврах: «Мамаша Кураж…», «Добрый человек из Сезуана», «Свендбортские стихотворения»…
Брехт во многим реформировал старый театр, его пьесы взорвали все привычные театральные каноны. Брехт широко использовал так называемые «эффекты отчуждения». Смысл техники «эффекта отчуждения», пояснял Брехт, «заключается в том, чтобы внушить зрителю аналитическую, критическую позицию по отношению к изображаемым событиям». Для этого драматург использовал хоры, сольные песни (зонги), условные декорации. Кто видел «Доброго человека из Сезуана» или «Галилея» в театре на Таганке, тот ясно представляет новую, революционную стилистику Брехта. В своем творчестве он продолжал и развивал приемы таких бунтарей в литературе, как Франсуа Вийон и Артюр Рембо. Однако не будем заходить в дебри литературоведческого и театроведческого анализа (на эти темы написаны специальные книги), а сфокусируем внимание читателей на другой, еще не остывшей для многих из нас теме: Брехт и. социализм.
В 1953 году в СССР вышел трехтомный энциклопедический словарь. В нем есть Брешко-Брешковская («одна из организаторов партии эсеров, яростная противница советской власти, белоэмигрантка») и Аристид Бриан («французский реакционный деятель, ренегат рабочего движения»), но между ними, как было бы положено по алфавиту, нет Брехта. Почему? Вроде бы он был другом Советского Союза. Да, был, но другом, постоянно находившимся на подозрении у органов НКВД, впрочем, как и все другие иностранцы — гости Страны Советов.
На Брехта стали собирать компромат еще с первого его приезда в Москву в 1932 году, когда он появился в столице со своим фильмом о безработных. Лубянку очень интересовало, насколько просоветски или антисоветски был настроен Брехт. Советский Союз ощущал себя «осажденной крепостью» (кругом враги!), и тотальная подозрительность была атмосферой 30–50-х годов.
12 мая 1935 года в Клубе иностранных рабочих (был такой) состоялся вечер Бертольта Брехта. Почти все немецкие эмигранты, принявшие в нем участие, все эти пропагандисты творчества «большого пролетарского художника», были впоследствии арестованы. Актриса Карола Неэр, женщина ослепительной красоты, сгинула в лагере близ Оренбурга.
В те годы «хватали» многих немецких антифашистов и деятелей немецкой культуры. На очереди стоял и Брехт, который являлся подозрительным для карательных советских органов хотя бы потому, что был «шибко умный». Умных система особенно опасалась.
Сильнейшее потрясение испытал Брехт, когда «взяли» советского «пресс-атташе» Брехта, первого его переводчика на русский язык, писателя Сергея Третьякова. Арестовали и отправили на тот свет ближайших друзей Брехта — Марию Остен и Герберта Вальдена. Кольцо вокруг Брехта (Бехт, как назвал его один отечественный особист) все более сужалось.
Я, конечно, знаю:
единственно по счастливой случайности
я пережил стольких друзей.
Но прошлой ночью во сне
я слышал, как эти друзья
говорили про меня:
«Выживают сильнейшие».
И я ненавидел себя.
Так писал Брехт, выражая свою глубокую муку и «вину», хотя ее и не было, перед теми, кого уничтожила советская машина.
В печально знаменитом 1937 году, будучи в Дании, куда он был вынужден эмигрировать после прихода к власти фашистов в 1933 году, Брехт писал:
«Говорить будут: „Были мрачные времена“. Но скажут: „Почему их поэты молчали?“»
А потом умер Сталин, которого уже позднее Брехт назовет «заслуженным убийцей народа». Но вот что странно: Брехт так до конца не понял и не разобрался с сутью антинародного режима в Советском Союзе. Поэту и драматургу мешали идеализм и неувядаемая вера в строящееся общество якобы полной справедливости на Востоке. И еще один существенный момент: при жизни Брехта не были обнародованы секретные архивные документы о преступлениях сталинского режима.
Как трагический парадокс можно рассматривать присуждение Брехту Сталинской премии. Она была ему вручена в Свердловском зале Кремля 25 мая 1955 года. В качестве переводчика Брехт попросил Бориса Пастернака — эту маленькую крамолу ему разрешили. Среди приветствовавших Брехта был Николай Охлопков, театр которого закрыли именно тогда, когда он собирался ставить пьесу Брехта. Сам немецкий драматург произнес ответную речь, в ходе которой исхитрился ни разу не упомянуть имени «отца народов».
Ознакомительная версия.
