на меня, по крайней мере, частично порождена расистскими взглядами.
В Белом доме мы взяли за правило не комментировать все это — и не только потому, что у Экса были данные о том, что белые избиратели, включая многих, кто меня поддерживал, плохо реагировали на лекции о расе. В принципе, я считал, что президент никогда не должен публично ныть по поводу критики со стороны избирателей — это то, на что вы подписались, согласившись на эту работу, — и я поспешил напомнить репортерам и друзьям, что мои белые предшественники выдержали свою долю злобных личных нападок и обструкционизма.
Более того, я не видел способа разобраться в мотивах людей, особенно учитывая, что расовые взгляды вплетены в каждый аспект истории нашей страны. Поддерживал ли этот член "Чайной партии" "права штатов", потому что искренне считал это лучшим способом продвижения свободы, или потому что продолжал возмущаться тем, как федеральное вмешательство привело к прекращению Джима Кроу, десегрегации и росту политической власти чернокожих на Юге? Выступала ли та консервативная активистка против любого расширения государства социального обеспечения, потому что считала, что оно подрывает индивидуальную инициативу, или потому что была убеждена, что от этого выиграют только коричневые люди, только что пересекшие границу? Что бы ни подсказывали мне мои инстинкты, какие бы истины ни утверждали учебники истории, я знал, что не смогу привлечь на свою сторону избирателей, называя своих оппонентов расистами.
В одном я был уверен: Большая часть американского народа, включая некоторых из тех самых людей, которым я пытался помочь, не доверяла ни одному моему слову. Однажды вечером я смотрел репортаж о благотворительной организации под названием Remote Area Medical, которая предоставляла медицинские услуги во временных клиниках по всей стране, работавших из трейлеров, припаркованных у арен и ярмарочных площадок. Почти все пациенты в репортаже были белыми южанами из таких мест, как Теннесси, Джорджия и Западная Вирджиния — мужчины и женщины, которые имели работу, но не имели страховки от работодателя или имели страховку с вычетами, которые они не могли себе позволить. Многие из них проехали сотни миль — некоторые ночевали в своих машинах, оставляя двигатели включенными, чтобы не замерзнуть, — чтобы присоединиться к сотням других людей, выстроившихся в очередь до рассвета, чтобы попасть на прием к одному из врачей-добровольцев, которые могли вырвать воспаленный зуб, диагностировать изнуряющую боль в животе или обследовать уплотнение в груди. Спрос был настолько велик, что пациентам, пришедшим после рассвета, иногда отказывали.
Эта история показалась мне одновременно душераздирающей и безумной, обвинительным актом богатой страны, которая подвела слишком многих своих граждан. И в то же время я знал, что почти каждый из этих людей, ожидающих приема у бесплатного врача, был из республиканского округа с глубоким красным цветом кожи — именно из тех мест, где оппозиция нашему законопроекту о здравоохранении, наряду с поддержкой "Чайной партии", скорее всего, будет наиболее сильной. Было время — еще когда я был сенатором штата, разъезжая по южному Иллинойсу или, позже, путешествуя по сельской Айове в первые дни президентской кампании — когда я мог обратиться к таким избирателям. Я еще не был достаточно известен, чтобы стать объектом карикатур, а это означало, что любые предубеждения людей относительно чернокожего парня из Чикаго с иностранным именем могли быть развеяны простым разговором, маленьким жестом доброты. Посидев с людьми в закусочной или выслушав их жалобы на окружной ярмарке, я мог не получить их голоса или даже согласия по большинству вопросов. Но мы, по крайней мере, установим связь, и после таких встреч мы будем понимать, что у нас общие надежды, борьба и ценности.
Я задавался вопросом, возможно ли что-то из этого сейчас, когда я живу взаперти за воротами и охранниками, а мое изображение фильтруется через Fox News и другие СМИ, вся бизнес-модель которых зависит от того, чтобы вызвать у аудитории гнев и страх. Я хотел верить, что способность к общению все еще существует. Моя жена не была в этом уверена. Однажды вечером в конце нашего путешествия, после того как мы уложили девочек спать, Мишель мельком увидела по телевизору митинг "Чаепития" с его яростным размахиванием флагами и подстрекательскими лозунгами. Она схватила пульт и выключила телевизор, выражение ее лица находилось где-то между яростью и покорностью.
"Это путешествие, не так ли?" — сказала она.
"Что такое?"
"Что они боятся тебя. Боятся нас".
Она покачала головой и направилась в постель.
Тед Кеннеди умер 25 августа. В утро его похорон небо над Бостоном потемнело, и к моменту приземления нашего самолета улицы были окутаны толстым слоем дождя. Сцена в церкви соответствовала масштабам жизни Тедди: скамьи, заполненные бывшими президентами и главами государств, сенаторами и членами Конгресса, сотнями нынешних и бывших сотрудников, почетный караул и гроб, украшенный флагом. Но наибольшее значение в тот день имели истории, рассказанные членами его семьи, прежде всего его детьми. Патрик Кеннеди вспомнил, как отец ухаживал за ним во время приступов астмы, прикладывая холодное полотенце ко лбу, пока он не засыпал. Он рассказал, как отец брал его с собой в плавание, даже в штормовое море. Тедди-младший рассказал историю о том, как после того, как он потерял ногу из-за рака, его отец настоял на том, чтобы они пошли кататься на санках, тащился с ним по заснеженному склону, поднимал его, когда он падал, и вытирал его слезы, когда он хотел сдаться, и в конце концов они вдвоем добрались до вершины и помчались вниз по заснеженному склону. По словам Тедди-младшего, это было доказательством того, что его мир не остановился. В совокупности это был портрет человека, движимого большими аппетитами и амбициями, но также и большими потерями и сомнениями. Человек, наверстывающий упущенное.
"Мой отец верил в искупление", — сказал Тедди-младший. "И он никогда не сдавался, не прекращал попыток исправить ошибки, будь то результаты его собственных или наших неудач".
Я унес эти слова с собой в Вашингтон, где все больше преобладало настроение капитуляции — по крайней мере, когда речь шла о принятии законопроекта о здравоохранении. Чайная партия" добилась того, чего хотела: она создала массу негативной рекламы для наших усилий, разжигая общественный страх, что реформа будет слишком дорогостоящей, слишком разрушительной или поможет только бедным. В предварительном докладе Бюджетного управления Конгресса (CBO), независимой, укомплектованной профессиональными сотрудниками организации, которой поручено оценивать стоимость всех федеральных законов, первоначальная версия законопроекта о здравоохранении для Палаты представителей оценивалась в 1 триллион долларов. Хотя оценка CBO в конечном итоге снизилась по мере пересмотра и
