Екатерина Великая - О величии России. Из «Особых тетрадей» императрицы

В большой короне и тяжелой мантии соизволите быть токмо в первой день, а прочие дни Высочайшей коронации в меньшей короне и легкой мантии.

События, относящиеся к восшествию Екатерины II на престол, известны из многих источников; некоторые из главных участников в этих событиях, некоторые очевидцы их, имевшие возможность близко знать положение дел, наконец сама государыня в большом письме к князю Понятовскому, оставили любопытные сведения о достопамятных июньских днях 1762 года. Взаимному сличению этих известий и критике их положены прочные основы в ХХV томе известного и почтенного труда С. И. Соловьева. Тем более представляется странным, что лица, писавшие у нас об этих событиях, не обратили должного внимания на одно из замечательнейших повествований о перевороте 1762 года, обнародованное в Германии почти сорок лет тому назад: мы разумеем записку о низложении Петра III-го, составленную на французском языке бароном А. Ф. фон Ассебургом со слов графа Никиты Ивановича Панина. Она напечатана в книге: Denkwürdigkeiten des Freiherrn Achatz Ferdinand v. d. Asseburg. Ans den in dessen Nachlass gefundenen handschriftlichen Papieren bearbeitet von einem ehemahls in diplomatischen Anstellungen verwendeten Staatsmanne. Mit einem Vorworte von K. A. Varhhagen von Ense. Berlin. 1842.

Барон фон Ассебург состоял с 1765 по 1768 год датским посланником в Петербурге и находился в дружеских отношениях с графом Н. И. Паниным, с которым сблизился еще в конце предшествующего десятилетия, когда оба они занимали дипломатические посты при Стокгольмском дворе. Живучи в России, Ассебург собрал из уст Панина те сведения, которые изложены в его записке. До сих пор не выяснилось вполне, кто был главным виновником переворота, возведшего на Русский престол Екатерину II: по рассказу княгини Дашковой выходит, что дело устроилось преимущественно благодаря ее участию; по свидетельству самой Екатерины в письме ее к князю Станиславу Понятовскому, переворот был совершен преимущественно братьями Орловыми. В изложении событий 1762 года С. И. Соловьев виделил роль каждого из главных деятелей переворота, и в числе их, кроме названных выше лиц, указал в особенности на графа Никиту Ивановича Папина. Собственный рассказ графа Панина излагается в записке Ассебурга, и притом рассказ откровенно переданный, без сомнения, между четырех глаз, без всякой утайки и вместе с тем без похвальбы со стороны рассказчика. Этого достаточно, чтобы показать всю историческую важность печатаемой записки.

Неудовольствие против Петра III было всеобщее. Елисавету оплакивали еще прежде ее смерти[186], а когда она скончалась, общая печаль до того всеми овладела, что довольно было взглянуть друг на друга, и слезы лились у всех из глаз.

Государыня эта была очень умна от природы, но столь мало образована, что недостатком образования выделялась даже среди женщин. Но вместе с тем она отличалась благочестием, праводушием и добротою. Она всем желала добра и делала его сколько могла при своей беспечности и том ограниченном участии в общественных делах, какое предоставляли ей любимцы ее.

Итак, она пользовалась любовью; а потому неудивительно, что общество, видя в Петре III человека жестокого (не по природе, a в силу того убеждения, будто воин не должен поддаваться состраданию), человека трусливого, ненадежного… с горем узнало о кончине столь доброй государыни, какова была Елисавета, и о восшествии на престол ее преемника, столь недостойного занять оный.

Неудовольствие против него росло со дня на день. Он пренебрегал делами и советами людей, которые всего менее того заслуживали. Он говорил во всеуслышание, что такой-то и такой-то из людей, состоявших при кабинете Елисаветы, помогали ему доставлять королю Прусскому сведения обо всем, что здесь делалось в наибольшей тайне, хотя именно эти лица никогда не позволяли себе такой измены и держались совсем противоположного образа мыслей. Напал он он также и на господина Панина, и вот каким образом.

Приблизительно за сутки до кончины Елисаветы, когда она была уже в беспамятстве и агонии, у постели ее находился Петр вместе с врачом государыни и с Паниным, которому было разрешено входить в комнату умирающей. Петр сказал врачу: «Лишь бы только скончалась Государыня, вы увидите, как я расправлюсь с датчанами.

Я выступлю против господина де Сен-Жермена; он станет воевать со мною на французский манер, а я – на прусский», и т. д. Окончив эту речь, обращенную ко врачу, Петр повернулся к Панину и спросил его: «А что ты думаешь о том, что я сейчас говорил?» Панин отвечал: «Государь, я не понял, в чем дело; я думал о горестном положении императрицы». – «А вот дай срок, – воскликнул Петр, и затем, показав рукой на умирающую, прибавил: Скоро я тебе ототкну уши и научу получше слушать».

Петр изнурял солдат и мучил дурным обращением. Случалось, что на ежедневных ученьях солдаты падали от изнеможения, и Петр приказывал их убирать, а на их место ставить других. Все его любимцы были глупцы или изменники. Вместе с ними он предавался самой грубой невоздержности.

Его любимица, девица Воронцова, была некрасива, глупа, скучна и неприятна. Петр III думал, что приличие требует, чтоб у него была любимица. Говорил он только по-немецки и хотел, чтобы все знали этот язык; по-русски он говорил редко и всегда дурно. Он хотел все изменять, все переделывать. Голштиния, как ни мала она в сравнении с обширною Российскою империей, казалась ему и больше ее, и богаче, и достойнее его любви.

Все отшатнулись от него, все негодовали на него; едва он воцарился, как все стали желать другого повелителя. Неудовольствие в особенности распространилось между солдатами, и гвардия громко роптала на него. За несколько недель до переворота Панин вынужден был вступить с ними в объяснение и обещал перемену, лишь бы воспрепятствовать немедленному взрыву раздражения.

Знал ли о том Петр или нет, только он действовал по-прежнему, что и побудило Панина за четыре недели до переворота озаботиться предоставлением престола другому лицу без пролития крови и не причиняя несчастия многим лицам.

Обдумывая это намерение, Панин чувствовал необходимость привлечь к своему замыслу еще двух лиц, именно – гетмана графа Разумовского и генерал-аншефа князя Волконского. Первый из них находился неотлучно при Петре; он был командир одного из гвардейских полков и человек решительный. Другой пользовался доверием в армии; он – человек храбрый и осторожный.