Не стоит, пожалуй, гадать о том, как в целом действовало бы командование Воронежского фронта при правильной оценке обстановки. Но что касается задач, поставленных 40-й армии, то, уверен, они в этом случае были бы иными. К сожалению, даже в условиях резко усилившегося давления противника с юга и юго-запада командование фронта продолжало верить в то, что к западу и северо-западу от Харькова он отводил свои войска за Днепр. Это видно хотя бы из того же боевого распоряжения от 26 февраля, требовавшего от 40-й армии максимального продвижения на запад, овладения г. Сумы и затем г. Полтава.
Несмотря на неблагоприятную обстановку, 40-я армия продолжала наступление в указанных ей направлениях. К 1 марта мы вышли на рубеж Сумы - Межиричи Лебедин - Опошня, а частью сил на участке от Сум до Лебедина форсировали р. Псёл и овладели плацдармом глубиной 15-25 км. Южнее нами после освобождения г. Гадяч был захвачен еще один плацдарм. Передовые отряды дивизий вышли на р. Хорол, а местами даже на р. Сулу в ее верхнем течении.
К тому времени сопротивление врага войскам 40-й армии резко усилилось. До сих пор он отходил в западном направлении, ведя арьергардами сдерживающие бои. В последних же числах февраля начал контратаковать на отдельных участках, сначала силами роты, батальона с танками, а затем и больше. Наиболее упорные бои велись в районе Сум, Зенькова и Опошни. Было отмечено появление новых соединений и частей, прибывших из состава группы армий "Центр".
В частности, в районе г. Сумы уже несколько дней действовала свежая 332-я немецкая пехотная дивизия. Как стало известно из показаний пленных, она направлялась в Павлоград для усиления наступавшей оттуда группировки. Уже в пути ее перенацелили против 40-й армии. Подтверждение тому дал после войны и Манштейн, который даже выразил сожаление по поводу того, что ОКХ вынуждено было повернуть эту дивизию на г. Сумы{181}.
Кстати, Манштейн, командовавший тогда группой армий "Юг" и руководивший контрнаступлением против войск Юго-Западного и Воронежского фронтов, в воспоминаниях подробно изложил свою оценку обстановки тех дней. Так, касаясь периода конца февраля, он писал: "...Главное теперь состояло в том, что мы наконец находились на пути к овладению инициативой. В сравнении с этим было бы не так уже важно, если бы за это время (т. е., вероятно, за время, которое должно было понадобиться для оттеснения за Северный Донец советских войск к югу от Харькова.-К. М.) противник несколько продвинулся в направлении на Киев и севернее его"{182}.
Несколько ниже он продолжал: "К 1 марта стало ясно, что русские ввиду своего поражения в районе между Донцом и Днепром и перед северным фронтом 1-й танковой армии ослабили свое сопротивление и что наша армия вновь сможет овладеть рубежом по Донцу". Вследствие этого немецко-фашистское командование рассчитывало "последовать за противником через еще скованный льдом Донец, чтобы потом зайти ему в тыл у Харькова и западнее его"{183}. И далее: "Мы намеревались нанести удар по южному флангу противника, чтобы потеснить его с юга или - если это окажется возможным - позже ударить ему в тыл с востока"{184}.
В этих не в меру хвастливых высказываниях гитлеровского фельдмаршала содержится, однако, и нечто заслуживающее внимания при оценке наступательных действий к западу от Харькова, предпринятых войсками Воронежского фронта в феврале-марте 1943 г. Во-первых, мы видим, что поскольку они проводились явно недостаточными силами, то и не могли повлечь за собой серьезной угрозы для противника. Во-вторых, центр тяжести боев войск Воронежского фронта еще 19 февраля начал перемещаться на юг, куда направлялось больше всего войск. Это обстоятельство в сочетании с ничем не объяснимым упорным стремлением командования фронта частью сил продолжать наступление на запад привело к тому, что эти соединения по существу все больше выключались из борьбы на решающем участке фронта, отдалялись от него и в конце концов оказались под угрозой обхода с флангов.
К сожалению, именно таков был результат наступления после овладения Харьковским промышленным районом. Конечно, и на командующих армиями, в том числе и на мне, лежит ответственность за это. Я, например, столь усердствовал в продвижении вперед, что ослабленные, не получавшие пополнения и усиления войска 40-й армии ушли далеко на запад, оторвавшись от соседних армий на обоих флангах. Очень уж хотелось всем нам быстрее изгнать фашистов. Не эта ли поспешность явилась причиной ошибок и высшего командования?
Несколько позднее, в конце марта, когда командный пункт армии находился уже в населенном пункте Бутово, к нам прибыл заместитель Верховного Главнокомандующего Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Ознакомившись с событиями предшествующих недель, он высказал порицание решению выйти на р. Днепр, принятому при наличии таких ограниченных возможностей, какими располагал Воронежский фронт во второй половине февраля 1943 г. Представитель Ставки придерживался того мнения, что после взятия Харькова надо было занять оборону, закрепиться. В этом случае, по мнению Г, К. Жукова, противник, перейдя в контрнаступление, был бы не в состоянии овладеть Харьковом.
Досталось от него и мне за то, что исполнял недостаточно обоснованные решения, вырвался со своей армией далеко вперед. Вежливых слов он не подбирал. Но я не обиделся: сказанное им было правдой.
Возвращаясь к событиям конца февраля и начала марта 1943 г., должен сказать, что решения командования фронта действительно наиболее успешно выполнялись 40-й армией, и именно это поставило ее в трудное положение. Я уже говорил о разрывах, образовавшихся на стыках с 38-й и 69-й армиями. Так вот как раз там к началу марта и возникла угроза. На правом фланге армии, в районе г. Сумы, активизировалась одна пехотная дивизия противника, а на левом, в районе Котельвы,- другая, переброшенная из Голландии.
До 1 марта нам не было известно о появлении в районе г. Сумы 332-й немецкой пехотной дивизии. Поэтому мы пытались освободить этот город силами небольшой подвижной группы под командованием П. К. Жидкова.
Полковник Жидков возглавлял лучшую в корпусе генерала Кравченко 20-ю гвардейскую танковую бригаду. И сам был лучшим в корпусе командиром. В бою он успевал на своем танке побывать везде, где дрались подразделения и части его бригады, в самых жарких местах. И не только потому, что был беззаветно храбр, но и потому, что там он мог непосредственно руководить боевыми действиями соединения. Руководил же он своими отважными танкистами умело, грамотно, был для них примером во всем. Особенно ярко проявил себя полковник Жидков в январе 1943 г., когда во главе передового отряда корпуса первым ворвался в Касторное.
