Командующий снова встал; пристально посмотрев на каждого, тихим, но внятным голосом продолжал:
— Я вас вызвал для того, чтобы поблагодарить вас… Мы вам будем помогать всем, чем сможем. Вам нужно было пополнить боевой состав? Мы вам дали кадровую дивизию. Оценивая ваши заслуги перед Родиной, партия и советское правительство вручили вам гвардейское знамя! Цените его как символ чести и доблести!.. Для предстоящей большой рейдовой операции вам нужна боевая техника. Мы придаем вам танковую бригаду и авиацию! Командование уверено, что вы используете эту боевую технику с наибольшим эффектом.
Командующий взял со стола большого масштаба схему и шумно развернул ее. Не касаясь карандашом бумаги, словно играя, он провел по предлагаемому маршруту движения конницы черту и севернее города Рузы нарисовал красную звездочку.
— На этом месте должно завершиться выполнение задачи рейдовой операции. Главное — быстро продвинуться в тыл врага и внезапно начать захватывать все шоссейные и грунтовые дороги. Не дать противнику увезти при отступлении технику и живую силу… Пленный офицер показал, что гитлеровцы еще думают напасть на Москву и во что бы то ни стало попытаются сохранить свою технику. Но на этот раз противник просчитался. Он всюду отходит. Наша задача — добивать его.
Командующий, давая присутствующим глубже осмыслить сказанное, некоторое время помолчал и остановил взгляд на подполковнике Осипове. Заметно было, что этот приземистый человек взволнован словами командующего до предела.
— Ну как, подполковник, задача выполнимая? — спросил генерал армии.
Осипов встал, проглатывая от волнения концы слов, отрывисто заговорил:
— Все время, товарищ генерал армии, предлагал я провести такую операцию, а надо мной подтрунивали, в партизанщине обвиняли…
Шубин, не сгоняя со своего обветренного лица поощрительной улыбки, сказал:
— Вы подробней объясните, подробней!
— Да что тут объяснять! Мои мысли, товарищ генерал армии, сошлись с вашими…
— Нет, вы раскройте свой большой план похода на Берлин. Это на самом деле интересно! — настаивал Доватор, не без гордости посматривая на своего командира.
— Большой план, — поблескивая сузившимися глазами, сказал Осипов, этот план само сердце подсказывает.
— А вы берегите свой план, он пригодится на будущее, — грозя в пространство карандашом, подсказал командующий, словно наперед зная, что спустя три года он будет ставить задачу о продвижении к пригородам Берлина именно этому подполковнику, у которого тогда будут поблескивать на плечах полковничьи погоны. — Раз сердце подсказывает, то думайте над своим планом, думайте!.. Противник сейчас тоже планирует отступление, а мы его заставим просто бежать. Для этого у нас сейчас есть силы и средства. Мы должны освободить нашу землю от захватчиков. Если мы этого не сделаем, то потомки наши не простят нам позора никогда!
В напряженной тишине жестко прозвучали последние слова командующего. Каждый из присутствующих понимал, чего ждет мужественный советский народ от воинов Советской Армии.
В ушах командиров еще звучал твердый, пониженный до шепота голос командующего, а за окном ритмично, как заведенная машина, бурлила жизнь. Что-то крича, подбрасывая вверх варежки, пронзительно свистели мальчишки. Оглянувшись на них, бородатый старик пчеловод, деловито взмахнул ржаными снопами, заботливо приставил их к желтому пчелиному домику.
— Вот теперь на дорожку можете и пива выпить, — сказал командующий.
Капитан Кушнарев приехал за Зиной на легковой машине. Садясь в нее, она увидела еще одного пассажира. Он был в белом полушубке и мохнатой шапке, которая упиралась в потолок машины. Зина поняла, что пассажир непомерно высок.
— Вам удобно? — отодвигаясь к стенке, спросил он густым басом.
— Спасибо, мне хорошо, — пристраивая на коленях вещевой мешок, ответила Зина.
Машина, подпрыгивая на выбоинах, выкатилась на окраину села.
— Вот и поехали… — протяжно и многозначительно проговорил сосед. Извините, товарищ, вы меня, наверное, не узнали. Я Савва Голенищев, радист. Помните, под Шишковом я вам шифровку вручал для доставки в штаб полка?
— Помню. Вы сейчас… — Взглянув на ящик, Зина умолкла. Она хотела спросить, куда он направляется, но тут же догадалась, что ей для работы полагается напарник. Никогда не думала она, что это будет малознакомый, посторонний мужчина.
— Я сейчас, видите ли, еду в экипаже со всеми удобствами, а под каким кустиком застряну потом, пока и сам не ведаю… — шутил Савва. — По секрету скажу, пристегивают меня к одной хорошей девушке. Сдается мне, что это будете вы-с… Да?
— А если вы ошибаетесь? — улыбнувшись, тихо сказала Зина.
— Вряд ли, — ответил Голенищев. — Если говорить правду, то знаю наверняка и не особенно радуюсь… Простите за откровенность, иначе не могу.
— Короче говоря, вам не нравится моя кандидатура? Но ведь вы меня совсем не знаете.
— Не в этом дело, товарищ. Женщина хорошо справится с работой лишь в теплой радиокомнатке. А на морозе она будет дуть на пальчики.
— Ну уж извините, — обидчиво заявила Зина.
— В зимних условиях эта эфирная помеха, — не обращая внимания на возражение Зины, продолжал Голенищев, — совершенно закономерна. Прежде всего радистку надо будет жалеть, потому что женщины весьма уважают, когда их жалеют, а долг мужчины…
— У вас, дорогой товарищ, допотопное понятие о женщине! — резко перебила его Зина. — Женщина все может делать наравне с вами!
Зина только что собиралась сказать, что будет работать не хуже любого мужчины, как спор пришлось прекратить. Машина остановилась у штаба корпуса.
— Повторяю еще раз, — перебирая на столе карты, говорил Доватор Зине и Голенищеву, — расположение противника в районе прифронтовой полосы нас не интересует. Здесь все ясно. Ваша задача — разведка глубокого тыла, населенных пунктов, точно указанных в маршруте. Северо-восточнее Рузы, в районе Волыново, должен находиться партизанский отряд, но с ним утеряна связь. Разыскать его обязательно — это облегчит вашу работу.
В течение двух часов Лев Михайлович Доватор объяснял разведчикам, как надо действовать в тылу противника, как соблюдать конспирацию, как составлять радиограммы, как исследовать лесные дороги, чтобы выяснить их проходимость.
В эту же ночь самолет высадил Голенищева и Зину далеко за линией фронта.
С первых же дней декабря начал лютовать мороз. Стояла напряженная, грозная тишина. Гитлеровцы даже прекратили свою обычную безалаберную стрельбу.
