– Фу, братец, я тебя совсем не узнал в этом мундире.
У Максимова отлегло от сердца. После он говорил, что натерпелся такого страха, что не только бы обер-офицерский мундир не надел, а даже и фельдмаршальский!
Государь очень интересовался постановкой балета «Восстание в серале», где женщины должны были представлять различные военные эволюции. Для обучения всем приемам были присланы хорошие гвардейские унтер-офицеры. Сначала это занимало танцовщиц, а потом надоело, и они стали лениться.
Узнав об этом, государь приехал на репетицию и строго объявил театральным амазонкам, если они не будут заниматься как следует, то он прикажет поставить их на два часа на мороз с ружьями, в танцевальных башмачках. Надобно было видеть, с каким жаром перепуганные рекруты в юбках принялись за дело; успех превзошел ожидания, и балет произвел фурор.
Однажды, присутствуя на представлении оперы «Жизнь за царя», государь остался особенно доволен игрой О. А. Петрова и, придя на сцену, сказал ему:
– Ты так хорошо, так горячо выразил любовь к Отечеству, что у меня на голове приподнялась накладка!
Продолжая с ним милостиво разговаривать, он выразил свое удовольствие, что русская опера делает большие успехи.
Восхищенный Петров сказал ему:
– Вот, ваше величество, если бы нам прибрести тенора Иванова, тогда бы опера поднялась еще выше.
Государь сердито взглянул на Петрова и быстро от него отвернулся.
Наступила мертвая тишина. Петров растерялся, начальство тоже смотрело испуганно на государя, который стоял нахмурившись.
Так прошли две-три минуты, лицо государя прояснилось, он подошел к Петрову, положил ему руку на плечо и сказал:
– Любезный Петров, какими бы достоинствами человек ни обладал, но если он изменил своему Отечеству, он в моих глазах не имеет никакой цены. Иванову никогда не бывать в России!
Это мне передано О. А. Петровым.
Скажу несколько слов об Иванове. Он был придворным певчим. Чтобы обработать прекрасный голос, он был отправлен на казенный счет за границу. Зная ограниченные оклады русских артистов, по окончании учения он остался за границей, имея громадный успех на сцене и получая большие деньги.
Государь потребовал, чтобы он возвратился. Иванов пел тогда в Неаполе; боясь, что его выдадут, он сел на английский пароход и тихонько уехал. Впоследствии он принял иностранное подданство и умер за границей. Он был большой любимец Россини, а Доницетти написал для него оперу «Elisir d’amore»[380]. Он пел с громадным успехом в Италии, в Лондоне и Париже вместе со знаменитым Рубини.
* * *
М. С. Щепкин передал мне следующий любопытный рассказ из его жизни. Когда он уже был в преклонных летах, то в один из своих отпусков приехал в Киев. Тогда генерал-губернатором был известный своим крутым характером и мерами Бибиков.
Узнав о приезде Щепкина, он прислал к нему своего адъютанта с просьбою играть в тот же день. Старик отказался вследствие усталости с дороги, а какие дороги были в то время, известно всем. Бибиков оскорбился его отказом. Вскоре после этого Бибиков пригласил к себе Щепкина на обед, где собралось все высшее киевское общество.
Желая кольнуть Щепкина, за обедом Бибиков сказал, что наши артисты очень много о себе думают, поэтому очень часто забываются даже перед высокопоставленными лицами и отвечают дерзкими отказами, если их удостаивают какой-нибудь ничтожной просьбой.
– Это им чести не делает, не правда ли, г. Щепкин?
– Вы, в. п., строги и несправедливы к артистам, – отвечал ему Михаил Семенович, – проживши с ними весь век, я знаю моих товарищей и не думаю, чтобы кто-нибудь из них мог поступить так грубо и невежливо. Если же кто-либо решился отказать вашему превосходительству в исполнении вашего желания, то он, вероятно, на это имел уважительные причины.
Наш всемилостивейший государь смотрит на артистов снисходительнее: однажды я имел счастье получить приглашение к государю императору на маленький семейный вечер, на котором читал драматические сцены и мои рассказы; особенно эти рассказы понравились маленьким великим князьям, они забрались ко мне на колени и говорили: «Дядя, расскажи еще что-нибудь!» – «Не беспокойте его, – строго сказал им государь, – вы видите, он устал, дайте же ему отдохнуть!» Так если сам государь так относится к артистам, то другие-то уже, я полагаю, не имеют права заявлять невозможные требования.
Бибиков нахмурился и не ответил ни слова.
* * *
Нигде так не выразилась снисходительность и любовь к артистам государя, как в следующем происшествии. Однажды после спектакля во дворце в Царском Селе, во время ужина два маленьких артиста Годунов и Беккер выпили лишнее и поссорились между собою. Ссора дошла до того, что Годунов пустил в Беккера бутылкой; бутылка пролетела мимо, разбилась об стену и попортила ее.
Ужинали в янтарной зале; от удара бутылки отскочил от стены кусок янтаря. Все страшно перепугались; узнав это, в страхе прибежали директор, министр двора князь Волконский; все ужасались при мысли, что будет, когда государь узнает об этом. Ни поправить скоро, ни скрыть этого нельзя. Государь, проходя ежедневно по этой зале, должен был непременно увидеть попорченную стену.
Виновных посадили под арест, но это не исправляло дела, и министр и директор ожидали грозы. Такой проступок не мог пройти безнаказанно и не у такого строгого государя. Министр боялся резкого выговора, директор – отставки, а виновным все предсказывали красную шапку[381].
Действительно, через несколько дней государь, увидя испорченную стену, спросил у князя Волконского, что это значит? Министр со страхом ответил ему, что это испортили артисты, выпивши лишний стакан вина.
– Так на будущее время давай им больше воды, – сказал государь.
Тем дело и кончилось.
Да будет благословенна память незабвенного монарха, покровителя родного искусства и артистов.
Биографический словарь-указатель
Аббас-Мирза (1789–1833) – иранский принц, наследник престола (шахзаде). Командовал иранскими войсками во время Русско-персидских войн 1804–1813 и 1826–1828 гг. В 1828 г. вел завершившиеся подписанием Туркманчайского договора переговоры с Россией. Умер за несколько месяцев до смерти отца.
Адлерберг Эдуард Фердинанд Вольдемар (Эдуард Федорович) (1791–1884) – участник Отечеств. войны 1812 г. (отличился под Бородином) и загран. походов; адъютант (с 1817) и ближайший друг Николая Павловича. Отто фон Бисмарк писал о нем: «Самая светлая голова из тех, с кем мне там приходилось встречаться, человек, которому недоставало только трудолюбия, чтобы играть руководящую роль».
