Переждав, пока чертенок угомонится и зароется в пестрый ворох его платья, пришелец продолжил. «Я вызвал вас из небытия не только для того, чтобы попросить найти в Японии или в России кого-нибудь, кто взялся бы посидеть в архивах и библиотеках, порыскать по вашему убогому интернет-пространству и написать правдивую историю о языковедческой дискуссии, о Сталине, Марре, других ее участниках и тех проблемах мировой истории, которые, так или иначе, с нею связаны. Японца я вызвал потому, что они, японцы, единственные из ваших иностранцев до сих пор считают Марра гениальным ученым (правильно!) и учтиво отдают дань лингвистическим писаниям Сталина (а это уж слишком!). Но все же лучше, если за это дело возьмется кто-нибудь из России. Покопается в архивах, почитает подлинные рукописи академиков, их учеников и противников». Тут русскоязычный встрепенулся и мысленно спросил: «А чего сам-то не займешься? Тысячу лет человечество помнит об этих людях и их заочной всесоюзной перепалке, а что там случилось, толком не знает? Даже воевать собирается за чистоту истинно космополитических идей?» «Все архивы, имеющие к этому вопросу прямое отношение, бесследно исчезли к середине XXII века, – отвечал заказчик. – Существует обоснованное предположение, что Высшая историческая справедливость, в лице “Особого совещания для проведения суда над особо лютыми диктаторами”, медленно, но неумолимо стирает все следы правителей, изуверски искалечивших души народов. От них остается только то, что прошло многократное очищение общечеловеческой моралью многих поколений потомков. Языковедческая дискуссия 1950 года никого из объективных исследователей не интересовала, и незатребованные документы, несмотря на все старания лучших архивистов Земли, постепенно превратились в труху. Информация, которая переносилась на новейшие по тем временам носители, неведомо как размагничивалась и расфокусировывалась. Известно, что, если в мертвый материал не вдохнуть живую душу и если душа не отдаст часть своей жизненной силы истаявшим в вечности судьбам, они безнадежно затеряются в общей массе духов.
Современник не способен оценить истинную значимость событий, которая может стать понятной спустя десятки или даже тысячи лет. Никто не думал, что в начале четвертого тысячелетия лингвистика вновь, как во времена расцвета сталинизма в СССР, станет фактором большой, теперь уже вселенской политики.
Пока в XXI веке все еще сохраняются первоисточники, подыщи автора, и пусть он напишет исторически труд, а я прослежу за тем, чтобы этот труд не затерялся в веках. Возможно, это спасет человечество от очередного витка лингвистических войн и смысловых конфронтаций. Я утверждаю, – здесь молчаливый оратор прибавил силу звука, ударившего по незащищенным мозговым нейронам его слушателей, – издревле все войны человечество затевало по причине непонимания. Только в четвертом тысячелетии нашей эры мы, марристы, осознали, что в основе раздоров лежат проблемы лингвистики, хотя первый библейский пророк еще во втором тысячелетии до нашей эры привел в назидание притчу о горе строителях Вавилонской башни. Не имеет никакого значения, на каком языке люди говорят, главное – способны ли они понять друг друга?» Такова была суть длинной речи «сакуры».
В ответ мой приятель (а это был именно он) пообещал подыскать историка, желающего подзаработать на будущем. Тогда гость заторопился восвояси. Площадь, сиявшая неземным светом, погасла. Стремительно придвинулся первоначально невидимый горизонт, пока не накрыл всех четверых непроглядной тьмой над бездной. Но в те неуловимые мгновения, пока времена в Мировом Историческом Пространстве все еще совмещались, новгородец успел возопить: «А я-то зачем тебе был нужен, чудище бритоликое? Я ничего не понял! Бу-бу-бу, бу-бу-бу… и видения, видения: драконы, изрыгающие вонь и слякоть, и серебряные стрелы величиной с гору, и разноцветные железные жуки на колесах без спиц, наглотавшиеся людских голов, и – золотистые черти-скорописцы, и еще всего столько, на что и глядеть не выносимо… Истинный апокалипсис!» «Это был научный эксперимент, – шелестел слабеющий голос истаявшего пришельца, – я позвал всех вас, потому что вы мои прямые предки. От тебя, мой далекий новгородский пращур, мы все четверо происходим, не считая 350 миллионов близких и отдаленнейших родственников, родившихся и умерших в течение двух тысяч лет после твоей смерти. И японец твой прапраправнук. Откуда ты можешь знать, что в 1905 году один из твоих прямых потомков отправился на войну с императорской Японией, оставив в Подмосковье жену и кучу детей? Там он попал в плен и, прежде чем вернуться домой, завел себе японскую подругу и новых деток. Чтобы получить возможность перечислить тебе других твоих дальних правнуков разных земных и космических наций и рас, мне пришлось бы запастись лишним десятком лет.
Я вижу, что даже эти слова и образы не укладываются у тебя в голове. Те двое соображали получше, но не потому, что они толковее тебя. Они более или менее все хорошо понимали до тех пор, пока я им показывал события, происходившие до их смерти. Когда же я начал прямую трансляцию образов из их будущего, то, как и тебя, их стали терзать “бредовые” видения, сквозь которые едва пробился общий и чаще неясный для них смысл. Для того чтобы действительно понять человека будущего времени (не культуры!), ты должен прожить день за днем все те две тысячи лет, которые пережило человечество (именно все человечество!) после твоей смерти. Чтобы понять своих праправнуков из XXI века, недостаточно знать русско-московский или японо-токийский языковые диалекты их времени. Нужно прожить вместе со всеми народами Земли всю ту культуру, которую они создавали на протяжении тысячелетия. Труднее всего постичь не слово и язык, а смыслы, символы и образы, наконец, идеи, которые каждое поколение людей добавляет в общечеловеческую копилку познания мира. Никто не способен постичь будущее, не пережив его, но все способны понять прошлое, пережитое предками. Обрати внимание, – когда мы неожиданно для всех сошлись, то даже этих мгновений вечности было достаточно, что бы появились проблески взаимопонимания. Конечно, меня быстрее и лучше стали понимать те, кто моложе тебя. Но если бы мы прожили с тобой сообща не мгновения, а год-другой, многое бы познал и ты».
Здесь неожиданно защебетал японоязычный потомок, который все лучше и лучше улавливал смысл далекой общечеловеческой символической речи. Известно, что русские потомки японцев всегда плодотворно учились у продвинутых иностранцев. (См. комментарий известного специалиста по этому вопросу писателя Валентина Пикуля, развернутый им в полновесный роман).
