Но в 1801 году в Петербург приехал французский ювелир Араужо с женой. Она была настоящая красавица. Свойственный француженкам шарм делал ее неотразимой. Однажды Константин Павлович зашел в новую ювелирную лавку и увидел жену хозяина. Великий князь был сражен и не сделал из этого секрета: очаровательная француженка вместе с комплиментами услышала приглашение провести вечер с братом царя. Ей бы оценить эту великую честь (как ценили ее многие), а она брезгливо передернула плечами и одарила Константина таким презрительным взглядом, каким на него никто никогда не смотрел. С тех пор желание овладеть недоступной красавицей стало непреодолимым. Он готов был даже ухаживать за ней. Но как? Ни на придворные балы, ни в великосветские дома, где они могли бы встретиться, она не была вхожа. Поджидать ее у дверей лавки? Для великого князя занятие абсолютно невозможное. Константин приказал следить за строптивой француженкой: может быть, она бывает в таком месте, где ему не зазорно было бы ее встретить. Вскоре камердинер великокняжеского флигель-адъютанта генерал-лейтенанта Баура сообщил: интересующая Константина Павловича дама регулярно бывает на Невском, в доме баронессы Моренгейм. Это открывало возможности для якобы нечаянной встречи. Наблюдение решено было продолжить. Оно дало ошеломляющий результат: красотка только прикидывается недоступной, на самом деле у нее есть любовник! Каждый раз вскоре после ее появления у баронессы к дому подъезжает извозчик, передает швейцару записку, после чего из дома выходит переодетая красавица, садится на извозчика и едет в другой конец города, в дом, где квартирует молодой офицер Семеновского полка. Вечером она возвращается к баронессе, переодевается и, как ни в чем не бывало, отправляется к мужу. Великий князь был оскорблен: он-то считал, что наконец встретил порядочную женщину, которую предстоит завоевать, а она – такая же как все, просто посмела предпочесть ему кого-то другого!
Вместе со своим верным флигель-адъютантом великий князь детально разрабатывает «военную операцию» по захвату вожделенной обманщицы. Подкупают извозчика, подделывают записку, и в тех самых санях, которые должны были привезти ее к любовнику, 10 марта 1802 года мадам Араужо оказывается у подъезда Мраморного дворца, роскошной резиденции великого князя. Когда ее втащили в кабинет, когда увидела Константина и поняла, чьей жертвой стала, она начала кричать еще громче и сопротивляться еще отчаяннее. Через несколько минут разъяренный и исцарапанный великий князь выбежал из кабинета и отдал приказ генералу Бауру. Тот позвал стоявших на карауле во дворце солдат Конного полка. Без малого пять часов мадам Араужо насиловал целый эскадрон гвардейцев. Потом несчастную привезли на Невский, к дому баронессы Моренгейм…
Через несколько дней мадам Араужо скончалась. Об этом чудовищном происшествии написало тогда большинство европейских газет. Муж покойной обратился к своим титулованным соотечественникам, жившим в Петербурге, они попросили аудиенции у императора. Александр I был потрясен. Говорили, что он до конца дней относился к брату с едва скрываемой брезгливостью. Говорили…
Но император не наказал брата: он не мог признать, что цесаревич, наследник российского престола, замешан в групповом изнасиловании и убийстве. Такое признание стало бы несмываемым позором и для династии, и для страны. К тому же он любил Константина… Но не назначить разбирательства нашумевшего преступления Александр Павлович не мог. И оно было назначено. Цель его была очевидна: постараться замять дело и доказать полную к нему непричастность великого князя. 30 марта было опубликовано объявление, из которого следовало, что «преступление оставлено в сомнении», а великий князь и наследник «никакого касательства к оному не имел».
В это мог поверить кто угодно, но не великая княгиня Анна Федоровна. Она ведь жила в Мраморном дворце. Видеть случившееся не могла. Но и ничего не слышать об этом тоже не могла. С того страшного дня и муж, и Мраморный дворец стали ей нестерпимы. Она уехала к родителям. Умоляла Константина о разводе. Он был согласен. Но тут вмешалась всю жизнь старавшаяся выглядеть образцом благопристойности вдовствующая императрица Мария Федоровна: «Разводов в царской семье не будет! Такого позора я не допущу! Никогда!» И это при том, что она и не пыталась способствовать миру и согласию в семьях своих сыновей. Нет ни малейших оснований не доверять свидетельству короля Бельгии Леопольда, брата Анны Федоровны, который до восхождения на трон долго служил в России и близко наблюдал жизнь семейства Романовых. Так вот, он утверждал, что его сестра не разошлась бы со своим супругом, человеком пылким, порою необузданным, но добросердечным и просвещенным, если бы его мать не ставила себе задачей ссорить сыновей с их женами, дабы сохранить над ними свою исключительную власть.
Разрыв с женой не стал для Константина Павловича трагедией. Его вполне устраивали легкие, необременительные, ни к чему не обязывающие связи с не слишком требовательными актрисами и светскими кокетками. Рассказывать об этих связях не стоит: все они были похожи одна на другую. Даже увлечения вполне порядочными женщинами (пару раз он готов был жениться) были коротки и поверхностны. Одна из его любовниц, Жозефина Фридерихс, даже родила ему сына. Это был первый внук Марии Федоровны и первый племянник императора Александра. Дядюшка сам крестил мальчика, дал ему дворянство и фамилию Александров. Пока великий князь казался вполне удовлетворенным неким подобием семейной жизни. Но это пока…
Главным для него оставалась военная служба. Он пошел в деда и отца. Но тех интересовала шагистика, парады, форма – в боях им участвовать не пришлось. В отличие от них, Константин воевал, и воевал безупречно. Страха не знал. Участвовал в италийском походе, в том самом, который сделал Суворова кумиром всей Европы. «Российским Марсом» восхищался адмирал Нельсон, а разбитый русскими прославленный французский генерал Массена заявил, что отдал бы все свои победы за один альпийский поход русского полководца; короли выражали желание служить в армии бессмертного Суворова. Великому князю повезло: своей редкой отвагой и бережным отношением к солдатам он заслужил не только любовь, но и уважение (что было куда сложнее) великого полководца. Высоко ценил храбрость цесаревича, его рыцарское отношение к противнику и Михаил Андреевич Милорадович, которого французы называли русским Баярдом.
Парад на Дворцовой площади.
Снискал Константин Павлович и одобрение отца. Павел Петрович выразил свое удовлетворение воинскими успехами сына весьма нетривиально: в октябре 1799 года пожаловал Константину титул цесаревича (наследника престола). Императора не смутило, что, в полном соответствии с разработанным им самим законом о престолонаследии, еще в 1796 году, во время коронации родителей цесаревичем был провозглашен старший сын Александр. В России оказалось два наследника. Это единственный случай в истории. Тридцать два года экстравагантный поступок Павла весьма существенно осложнял отношения в императорском семействе. Уже четверть века царствовал первый, законный наследник Александр Павлович, уже взошел на престол и шесть лет царствовал младший брат обоих цесаревичей Николай Павлович, уже шел четырнадцатый год его старшему сыну Александру, которого иначе как законного наследника никто не воспринимал, но формально наследником все еще оставался Константин Павлович. Он как будто ни на что не претендовал, но сам факт, что он, а не сын – законный наследник, уверенности и покоя Николаю I не прибавлял. Ровно через 40 дней после смерти Константина он с нескрываемым облегчением провозгласит наконец цесаревичем своего старшего сына.
После победы над Наполеоном Александр I назначил брата наместником в Царстве Польском. Назначение было почетным, но требовавшим дипломатического таланта, который не входил в число достоинств великого князя: гордые поляки не любили русских, не могли забыть, как бабушка наместника делила их родину – резала по живому. От Константина ждали жестких мер по отношению ко всем недовольным и несогласным – знали его крутой характер.
Но случилось невероятное. Однажды на балу он встретил девушку… Эта встреча сделала его другим человеком. Если бы это случилось раньше! Скольких несчастий можно было бы избежать…
Когда он решительно подошел к ней, щелкнул каблуками и пригласил на мазурку, сразу решил: она будет моей! Представил, что все произойдет как обычно: разве посмеет эта тихая барышня отвергнуть всемогущего наместника! А она посмела. Ее покоряющая «нравственная свежесть и чистота» (что было необыкновенной редкостью в обществе, которое окружало великого князя, и так отличало ее от Жозефины, которую Константин привез в Польшу) не позволяла ему вести себя с нею, как он привык. Петр Андреевич Вяземский вспоминал: «Она не была красавица, но была красивей всякой красавицы… При замечательной простоте, изящество отражалось у нее во всем – и в движениях, и в походке, и в нарядах».
