Ознакомительная версия.
Второй документ был предписанием на имя Кобылинского, третий — на имя отряда. В них ЦИК требовал беспрекословного исполнения приказаний Яковлева и предоставлял ему право расстрелять неповинующегося на месте.
Ни в одном из документов не было ни малейшего указания, в чем же именно состояло возложенное на Яковлева поручение “особой важности”.
Ни одним словом не обмолвился об этом и Яковлев в беседе с Кобылинским. Сам же Кобылинский не спросил его об этом, так как принимал его за комиссара, присланного в Тобольск на постоянное жительство из центра.
После беседы с Кобылинским Яковлев отправился вместе с ним в губернаторский дом.
Там не все было благополучно. Наследник был болен. Он ушибся. Ушиб повлек за собой паралич обеих ног. 12 апреля он был уже в постели и в момент прибытия Яковлева сильно страдал.
Яковлев обошел снаружи дом, осмотрел нижний этаж и поднялся наверх.
В коридоре, вблизи комнаты Наследника, он встретился с Государем.
Они познакомились. Государь тут же повел Яковлева в комнату Наследника. Около него в ту минуту был Гиббс. Он показывает:
“Яковлев смотрел на Алексея Николаевича. Государь сказал Яковлеву: “Мой сын и его воспитатель”.
Они вышли, но почти тут же Яковлев снова вошел в комнату Наследника. Гиббс показывает: “Он смотрел на Алексея Николаевича и ничего не говорил”.
Ни Государыни, ни Княжен Яковлев не видел в этот день. Он совсем не спрашивал о них, не интересовался ими: как будто бы их совсем не существовало.
Ни слова не сказал никому Яковлев, для чего прибыл он в Тобольск.
Еще утром Яковлев просил Кобылинского собрать солдат отряда. Они были собраны в 12 часов дня.
Яковлев представился солдатам как “чрезвычайный комиссар” и держал к ним речь.
Он начал со словами благодарности, вкрадчивой лести. Свидетель-очевидец Мундель показывает: “Льстил он им вовсю. Он благодарил их за то, чего они никогда не делали, восхваляя их за доблести, за их верную службу”.
Обнаружив знание местных интересов, он обрушился на Временное Правительство, восхваляя советскую власть. Мундель показывает: “Он всячески подчеркивал, что Временное Правительство не заботилось о них: солдаты получали 5 рублей в месяц, а советская власть платит солдатам уже давно 150 рублей; он говорил, что они получали грошовые суточные (50 копеек), а он им привез и выдаст по 3 рубля”.
Тонкий, талантливый демагог, он подготовил нужное ему настроение и только после этого показал солдатам свои документы. Они с некоторой подозрительностью стали всматриваться в новые для них печати. Кобылинский показывает: “Он это сразу же понял и снова начал говорить солдатам о суточных”.
В конце речи он туманно намекнул солдатам, что скоро они все будут отпущены и разойдутся по домам.
Он ни слова не сказал солдатам, для чего он прибыл в Тобольск, в чем именно заключается его поручение “особой важности”.
Но Кобылинский и Мундель насторожились: они поняли, что у Яковлева есть какая-то особая цель, что он осторожно идет к ней, подготовляя у солдат нужное ему настроение.
Кобылинский показывает: “Видно было, что он прекрасно умеет говорить с толпой, умеет играть на ее слабых струнках и говорить хорошо, красно”.
Мундель показывает: “Совершенно ясно было, что Яковлев подделывается к нашим стрелкам и всеми правдами и неправдами льстит им напропалую, чтобы достичь одного: чтобы они не оказали какого-то противодействия”.
Не могу не признать авторитетности мнения этих свидетелей, сумевших в таких трудных условиях охранять покой семьи.
24 апреля
На следующий день, 24 апреля, Яковлев снова собрал солдат отряда.
Нельзя понять, что происходило на этом собрании, если не знать фактов более раннего времени.
Мы знаем, что центральная советская власть прежде всего лишила семью содержания от казны. Это произошло 23 февраля.
Город же Тобольск не испытывал советского режима и более продолжительное время.
Ближайшими к нему крупными пунктами, где большевики укрепились, были Омск, столица Западной Сибири, и Екатеринбург, столица Урала. Но Тобольск, глухой, захолустный город, продолжал жить своей жизнью и в течение 4 1/2 месяцев совершенно не испытывал давления Омска, которому он подчинялся в административном отношении как город Западной Сибири.
За 3 1/2 недели до приезда Яковлева в нем вдруг, как бы по мановению чьей-то дирижерской палочки, закипела внезапно бурная жизнь.
24 марта сюда прибыл из Омска комиссар Дуцман. Хотя он значился комиссаром г. Тобольска, но он был в то же время и комиссаром над царской семьей и поселился в доме Корнилова. Он не имел абсолютно никаких связей в Тобольске. Латыш по национальности, этот человек, как показывает Боткина, “с непроницаемым, равнодушным лицом, полуприкрытыми веками глазами”, держал себя очень осторожно и замкнуто. Он не вмешивался совершенно в жизнь семьи, и вся его роль сводилась только к одному: к наблюдению за семьей, за самим фактом пребывания ее в доме.
Ровно через два дня после его приезда в Тобольск появился первый отряд красноармейцев под командой красных офицеров: Демьянова и Дегтярева.
Их обоих хорошо знали в Тобольске. Первый был человек с юности, видимо, выбитый из жизненной колеи, “выгнанный из семинарии, про которого говорили, что он был мальчишкой скверного поведения”. Так говорят о нем свидетели. Второй — “сирота, чуть ли не родственник одного из тобольских губернаторов, известный с гимназической скамьи своим крайним монархическим направлением. При поступлении в Петроградский Университет он был членом Союза Михаила Архангела — и вдруг появился в роли красногвардейца”.
Боткина показывает: “За все время пребывания в Тобольске этот отряд красногвардейцев не произвел ни одного обыска, не сделал ни одного расстрела, не вмешался ни в одну скандальную историю”.
Тем не менее эти люди ввели в Тобольске большевистские учреждения, разогнав суд, земскую и городскую управы.
Они же произвели большие перемены в составе губернского совдепа. Он состоял до них из эсеровских элементов. Его председателем был известный нам Никольский. С их приездом во главе совдепа оказался Павел Хохряков. Следствием добыты документы, которыми установлено, что Хохряков — родом из Вятской губернии, был раньше кочегаром на броненосце “Император Александр II”. Совершенно малограмотный человек, с большим трудом умеющий писать, это был тип темного, невежественного, распропагандированного русского рабочего. Его никто не знал в Тобольске. Как и Дуцман, он не имел здесь никаких связей.
Ознакомительная версия.
