в отношении меня, если я не буду проявлять постоянно вышеуказанные качества. Поэтому время от времени на глазах войска, во время занятий по боевой подготовке, я сам стрелял из лука, метал копье, фехтовал с тем, чтобы видели и знали, что их командующий не слабак и не новичок в ратном деле.
В 758 году хиджры, когда мне было двадцать два года, группа воинов эмира Бухары убила шестерых из моих воинов, возвращавшихся из степи. Согласно законов шариата, цена крови за неумышленное убийство равна ста верблюдам, тогда как право устанавливать цену за преднамеренное убийство представлено хозяину пролитой крови. Я написал послание эмиру Бухары, где говорилось, что убиты мои воины, возвращавшиеся из степи и что в их убийстве, по свидетельству тех, кто видел это, участвовали пятьдесят его воинов, и поэтому эмир Бухары должен уплатить за каждого моего убитого воина по три тысячи мискалей золота в качестве платы за их кровь, или же передать в мое распоряжение убийц, количество которых пятьдесят человек с тем, чтобы согласно законов шариата, я сам их обезглавил. Эмир Бухары прислал ответ, в котором говорилось: «Если бы твои воины не затеяли ссору, они не были бы убиты, поэтому в том, что случилось, виноваты они сами, как затеявшие ссору первыми». Я знал, что либо эмир Бухары лжет либо его воины солгали ему. До того, как написать и отправить послание эмиру Бухары, я разобрался в обстоятельствах, чтобы не возводить необоснованных обвинений в адрес его воинов.
Я знал, что несправедливая клевета — это один из тягчайших грехов, и добропорядочному мусульманину, каковым я являлся, не пристало прибегать к ней. У меня не было сомнений, что виноваты были воины эмира бухарского, поэтому я написал и отправил ему еще одно послание, в котором говорил: «Твои воины солгали и ввели тебя в заблуждение, преподнося случившееся в искаженном виде. Или же, лжешь ты сам, заведомо зная, что виноваты твои воины, в этом случае тебя самого следует считать врагом Аллаха. В пречистых законах шариата убийцы или воры не названы врагами Аллаха, однако таковыми названы лжецы, тем самым и подчеркивается, что не существует более тяжкого греха, чем ложь».
Эмир Бухары оставил мое второе письмо без ответа и я решил выступить походом на Бухару. По истечении месяца поста (рамазан) на третий день месяца шавваль 758 года хиджры я двинулся со своим войском из Самарканда в сторону Бухары. Войско мое состояло исключительно из верховых воинов и каждый из них вел с собой запасного коня с тем, чтобы иметь возможность сменить уставшее под ним животное и пересесть на свежую лошадь.
Я на собственном опыте знал, что, имея возможность менять коня в походе, всадник способен таким образом покрывать значительные расстояния, не доводя животных до истощения.
Я старался достичь Бухары как можно быстрее с тем, чтобы весть о моем приближении не опередила меня.
Я знал, что Бухара окружена стеной и, если бухарский эмир узнает о моем приближении, он успеет закрыть городские ворота, перейдет на осадное положение, что создаст ненужные трудности для меня. Я знал, что моё войско не должно подойти к Бухаре в дневное время, так как дозорные, расставленные на городских стенах заметят мои войска издали и известят эмира Бухары о моем приближении. Поэтому я организовал дело таким образом, чтобы войско мое подошло к Бухаре в ночное время, чтобы совершить внезапную ночную атаку. Перед тем как выступить из Самарканда, я приказал раздать воинам понемногу травы и сумбул аль-тайиб для того, чтобы при приближении к Бухаре ими натёрла ноздри лошадей, с тем, чтобы они не ржали, приближаясь к городу. Хотя лошади редко ржут по ночам, тем не менее они привыкли делать это после длительного перехода, приближаясь к месту назначения, чуя близкую стоянку, а это привлекло бы внимание дозорных, расставленных на стенах Бухары, которые поняли бы, что какой то отряд чужих всадников приблизился к городу. Я знал, что ворота Бухары запираются на ночь, однако разломать те ворота не составило бы для нас особого труда, так как с помощью «каллэ-куч» (тарана) мы могли бы за несколько минут сокрушить их и ворваться в город.
(Пояснение: «каллэ-куч» состоит из длинных тяжелых балок из стволов тебризского дерева: сорок-пятьдесят воинов, подняв их и отойдя на некоторое расстояние, наносили удары с размаха со всей силой, в результате, после двух-трех таких ударов ворота не выдерживали и рушились. — Переводчик.)
Когда мы подошли к Бухаре, никто в том городе не ведал о нашем приближении, ни одна лошадь не заржала, но так как ворота были закрыты, я велел крушить их с помощью «каллэ-куч» (таранов) и пока одни мои воины ломали городские ворота, другие с помощью лестниц взобрались на городские стены и ворвались в город. Настолько внезапным был наш натиск, что никто не успел оказать даже малейшего сопротивления. Однако поднялся шум, который привлек внимание эмира Бухары, пребывавшего в Арке (цитадели, городской крепости), и он приказал запереть его ворота. Как только я понял, что придется осаждать Арк, я приказал воинам взять в кольцо как цитадель, так и весь город. Зная военную науку, я ведал, что из крепостей владык обычно проложены подземные ходы, ведущие за город, чтобы в нужный момент осажденные в той цитадели могли бежать через них и тем самым обрести спасение. Если такая цитадель не имела бы подземного хода, ведущего за город, ее создатель заслуживал бы звание земледельца, а не воина, и ему следовало бы орудовать лопатой, а не клинком.
В то время, как мои люди окружали город Бухару и Арк, я поручил им искать выход из подземелья, на окраинах города, найдя его, следить и ждать появления людей и стрелять, если они попытаются бежать. Я чувствовал, что эмир Бухары не станет в ту же ночь бежать через подземелье, прежде он захочет уточнить как велико мое войско и с этой целью будет ждать рассвета. А утром, убедившись, что не сможет выстоять против меня, обязательно попытается воспользоваться подземным ходом для бегства. Когда наступил день, эмир Бухары появился на одной из башен Арка и обратился ко мне.
(Пояснение: слово «Арк» происходит из языка фарси (вернее «пехлеви» — древнего языка Ирану времен династии Ахеменидов), это слово попало в Европу, сначало использовалось в Риме, затем во времена правления в Иране династии Ашканидов, в периоды римских нашествий на Иран, оно снова попало в Иран и до сих пор используется в том же самом первоначальном смысле. — Переводчик.)
