Девица все ясно мне изложила, после чего требовалось записать ее телефон или, там, адрес и распрощаться. Но я, видимо от успеха (победа с места в карьер), совсем потерял голову и продолжил врать (что меня, дурака, в конце концов и сгубило). Я похвалился, что у меня фотографическая память и мне не нужно ничего записывать — достаточно только увидеть и это запомнится на всю жизнь. Услышав такое, она не удивившись, раскрыла паспорт показалв имя, потом перелистнула страницы до прописки, в довершении назвав номер домашнего телефона и детского сада, где она работает.
В это время поезд сбавил скорость и стало ясно, что через несколько минут мы приедем. Я, полушепотом, сказал: "до встречи через три месяца" и направился к Сергею Ивановичу, который с нетерпением ждал меня.
Пока мы шли по платформе и спускались в метро я все рассказывал и рассказывал, что я городил этой девице и даже сам смеялся над собственным враньем. Мне кажется, что я, от счастья, повторил ему это дважды. Меня распирала гордость — ведь получилось-то закадрить девицу. Вот какой я! Дон Жуан, не иначе, однако! Но, когда мы пришли на Белорусскую и нам надо было садиться в разные поезда, Сергей Иванович спросил меня, не пора ли мне записать на бумажку адрес и телефон. А то, не дай бог, за три месяца забудешь!
И тут меня, как серпом по яйцам! Я забыл! Забыл все, что она мне говорила, что прочел в ее паспорте! Забыл начисто, пока бахвалился своей легкой победой. Запомнилась только фамилия "Шах-Эмирова" и все. Даже имя и то вылетело из головы. Пиздец! Я прекрасно помнил все то, что наврал ей, но ни одного ее слова не запомнил! Глухарь на току! Иначе не скажешь! "Глухарь" — упаднически вымолвил я, покраснел и затих.
Я понимал, что лучше было бы мне на месте провалиться сквозь землю, Дон Жуану, хренову. Никогда я не чувствовал себя таким идиотом, выставленным на посмешище, будучи то, что называется "по уши в дерьме". Сергей Иванович, конечно, любил меня и обижать не хотел, но комичность ситуации не давала ему возможности сдержать ухмылку. "Иди, мудак, догони ее! Куда она едет в войсковую часть? На электричке? На автобусе? С какого вокзала?" — твердил он мне. Я его не слушал. Зачем мне это! Я, так упивался своим враньем, что не спросил ее об этом. Я не знал, ни куда она едет, ни на чем, ни с какого вокзала. У меня оставалась только одна маленькая надежда разыскать ее в Минске.
Но она не сбылась. На адресное бюро уповать было не чего. Я знал только фамилию и возраст. По таким скудным данным искать не стали. Я попробовал обойти детские сады в районе парка, но, к сожалению, нигде такая не нашлась. Быть может я не все садики обошел, поскольку перечня у меня не было и я просто ходил, как дурак, спрашивая у прохожих "где здесь детский садик?" А может фраза "рядом с парком Челюскинцев" имела совсем иной масштаб, чем был выбран мною.
Так и остался я от своей глупости, похвальбы и хвастовства и, еще конечно, от юношеского максимализма и неумения не только знакомиться с женщинами, а просто от неумения общаться, без сладкого. А какие стройные у нее были ноги… у-у-у…
Но, когда я начал плакаться об этом Сергею Ивановичу, он успокоил меня одной очень простой фразой: "Ну теперь тебя точно никакой муж-дагестанэц нэ зарэжэт!", закатившись при этом от хохота.
Как-то раз, перед нами закрыли двери всех гостиниц из-за республиканского съезда КПСС. И нам ничего не оставалось, как поселится в гостевой комнате заводского общежития, расположенной на втором этаже. Получив ключи у вахтера, мы прошли к лестнице через огромный полутемный холл первого этажа, в котором стояло только несколько кресел и два стола для настольного тенниса. Две пары играли, а еще двое или трое парней стояли рядом. Все были настолько увлечены, что не обратили на нас никакого внимания, а может просто и не рассмотрели нас в темноте, поскольку лампы были включены только над столами.
Поднявшись наверх и покидав сумки на пол, мы решили отдохнуть, развалившись на кроватях. Я попробовал почитать какую-то дежурную книгу (а я всегда брал с собою в дорогу что-нибудь тупо-классическое, вроде Льва Толстого, Тургенева или Островского, которое, будучи все-таки интересным, не захватывало бы меня настолько сильно, чтобы от книги нельзя было бы оторваться), точнее — стал тупо смотреть в нее, с усталости, с трудом разбирая буквы. Это было не чтение, а видимость чтения, но она заставляла пребывать в относительном покое и тело отдыхало. А вот у Сергея Ивановича явно не получалось отдыхать. Он никак не мог найти себе удобного положения — то вертелся с бока на бок, то вставал с кровати и поправлял постель, а потом снова ложился. В общем, вел себя так, будто бы был чем-то обеспокоен.
Здесь следует отметить, что Сергей Иванович очень любил настольный теннис. Я слышал, что в студенческие годы он занимал места на первенствах, но какие и на каких соревнованиях — не знаю. Для меня это были "дела давно минувших лет" и я многое пропускал мимо ушей. Но дело не в этом — важно то, что он был великолепным игроком, несмотря на свою полноту, на которую часто ловились многие самоуверенные игроки. Они не представляли, что такой толстяк сможет порхать вдоль стола и его невозможно будет не то что обыграть, а даже попросту измотать. Поэтому подобные типы вступали в игру с легкой ухмылкой, а завершали, с закушенной от обиды, губой.
По всему было видно, что шеф не желает валяться на кровати, а хочет размять руку в настольный теннис.
— Как ты думаешь — нас побьют? — обратился он ко мне.
— За твой выигрыш — да, за мое поражение — нет — ответил я.
А что я мог еще ответить? Я не сомневался в том, что какие бы сильные игроки здесь не были, Серега разложит их как котят. Ну, а я? Может быть и смогу у кого-то выиграть, а может — проиграю всем.
Сергей Иванович встал и прошелся по комнате. Лицо его было мрачным.
— Побьют, побьют" — сказал он — "молодые горячие…"
И снова заходил взад-вперед по комнате.
Он так долго мучился раздумьями, что наконец-то зацепил и меня. Мне захотелось покидать шар с местными. Даже усталость куда-то сама собою улетучилась. Меня уже не волновало — побьют-не побьют, проиграю-выиграю, главное было — показать себя, посостязаться силою. Ведь не дело для молодого мужчины, сидя весь вечер в комнате, читать книгу — ну разве это отдых. И я решил поднадавить на шефа — сыграть на его гордости.
— Ты что? Боишься проиграть? — нахально спросил я, когда он, погруженный в свои мысли, очередной раз прошел мимо меня. — Не бздил бы — давно бы уж играл!
Павлов побагровел. "Что ты брешешь, сучок!" — выпалил он — "пойдем"! И рванул к двери, схватив с тумбочки ключ. Класс… Получилось отменно — два раза его распалять не пришлось — завелся с пол-оборота.
