Еще до начала конференции произошла смена руководства в госдепартаменте США: Даллес, будучи уже физически не в силах исполнять обязанности госсекретаря, уступил свое место Кристиану Гертеру — личности, почти никому не известной. Аденауэр увидел в этом событии, равно как и в перипетиях работы начавшейся наконец Женевской конференции, желанный повод, дабы остаться на своем посту. 13 мая он имел полуторачасовую беседу с Эрхардом, в ходе которой безуспешно пытался убедить его не выставлять свою кандидатуру на пост канцлера, если он, Аденауэр, все-таки решит стать президентом. 14 мая он уже прямо заявил на заседании кабинета, что международное положение может потребовать от него пересмотра решения об уходе с поста канцлера. 15 мая последовала беседа с Пфердменгесом, который снова отклонился в сторону эрхардовской команды; Аденауэру удалось добиться того, что влиятельный банкир вновь изменил свое мнение. Наконец, 19 мая он отправляет послание Кроне с развернутой критикой кандидатуры Эрхарда и припиской, говорящей о том, что председатель фракции может использовать это письмо, как он считает это нужным, — намек на то, что послание следует переконировать и раздать всем членам фракции. Говоря проще, готовилась целенаправленная утечка информации.
Аденауэра ждала неожиданность: Кроне не только не выразил согласия с содержанием послания, но и попытался уговорить канцлера изменить свое мнение об Эрхарде. Аденауэр ответил Кроне категорическим контрпосланием: если ХДС действительно собирается выдвинуть Эрхарда в канцлеры, тогда он, Аденауэр, лучше оставит этот пост за собой. Второе послание он адресовал самому Эрхарду, где увещевал его поставить интересы нации выше личных и остаться министром экономики. Эрхард сухо проинформировал канцлера, что его планы не изменились.
25 мая пришла весть о кончине Даллеса. Женевская конференция по этому случаю была прервана, поскольку западные министры решили отправиться в Вашингтон на похороны. Туда же отбыл и Аденауэр. До своего отъезда он успел поприсутствовать на заседании парламентской группы ХДС/ХСС, которое приобрело довольно бурный характер. Герстенмайер потребовал от Аденауэра, чтобы тот сделал заявление о том, что «при любых обстоятельствах» останется при своем решении баллотироваться в президенты. Ответ Аденауэра последовал незамедлительно: он, конечно же, не будет делать такого заявления. На следующий день он вылетел за океан.
30 мая он вернулся и, выждав слегка (он любил поиграть на нервах у других), 4 июня направил Кроне и Хехер-лю послания, где официально отзывал свою кандидатуру на президентский пост. Там он, в частности, выражал сожаление, что все перипетии этой истории были вынесены на публику, «причинив серьезный ущерб нашей партии и нашему делу», — как будто не он сам объявил во всеуслышание о своем плане «обмена» канцлерства на президентство.
Другое послание адресовалось опять-таки главному конкуренту — Эрхарду; в копии с его содержанием были ознакомлены также Кроне и Хехерль. Это последнее послание было выдержано в духе отеческого наставления: Аденауэр выражал надежду, что Эрхард будет по-прежнему лоялен ему как член кабинета канцлеру и они вместе проведут еще одну очередную предвыборную кампанию и ее, конечно же, выиграют, что он желает ему всего наилучшего, чтобы он не изнурял себя непосильной нагрузкой и вдобавок чтобы сохранил этот текст в тайне ото всех. Эрхард наверняка воспринял это послание как издевательство, тем более что оно было направлено на его домашний адрес в Германии, тогда как Аденауэр наверняка знал, что его министр экономики незадолго до этого уехал в США получать почетные степени в двух университетах.
История с несостоявшимся президентством Аденауэра на этом не закончилась. Оставались еще две проблемы: во-первых, кому же все-таки быть кандидатом в президенты от ХДС и, во-вторых, как объяснить все эти шараханья внешнему миру. Что касается первой проблемы, то Аденауэр потерял всякий интерес к ее решению. Когда кто-то предложил кандидатуру министра сельского хозяйства Генриха Любке, он сразу выразил свое полное согласие, хотя и считал его полнейшим ничтожеством. Известно его высказывание о Любке одному из западных журналистов, сделанное на каком-то приеме: «Знаете, кто это там, через два человека от нас? Это мой министр сельского хозяйства, и, между прочим, он еще глупее того, что был раньше». Аденауэр рассуждал просто: раз ноет президента остается чисто представительским, то не все ли равно, кто его займет? Тем более что выдумывать ничего нового не нужно, достаточно следовать образцу поведения, уже выработанному Хейсом.
Сложнее было дело со второй проблемой. Пресса приняла исход истории с самовыдвижением, а затем самоотводом Аденауэра в штыки. В многочисленных статьях писалось об антидемократизме Аденауэра, о его безответственной игре вокруг высшего государственного поста республики, об очевидном и циничном стремлении любыми средствами удержать в своих руках бразды власти, наконец, просто о его старческом слабоумии. Во всех этих обвинениях в той или иной степени имелось рациональное зерно, что придавало особую силу антиаденауэровской кампании в печати. Коллеги-политики тоже не могли сдержать возмущения; Хейс, например, заметил, что Аденауэр просто-напросто «лгал ему» (доверив, правда, эти слова только своему дневнику).
Реакция вне Германии была не лучше. В дневнике Макмиллана мы читаем по этому поводу: «Аденауэр, как представляется, стал мишенью нападок в прессе всего мира. Даже французы, по-моему, шокированы. Американцы вообще сбиты с толку, а ведь Аденауэр всегда был их любимцем». В этих заметках чувствуется скрытое удовлетворение британского премьера трудным положением, в которое попал западногерманский лидер. На это у него были свои основания: со времени его московского визита уровень отношений между обоими государственными деятели упал до нулевой отметки. Макмиллан отзывался об Аденауэре как о вздорном старике, склонном к разным беспочвенным подозрениям и поискам козлов отпущения за собственные ошибки, а тот, в свою очередь, не скупился на ответные выпады: англичане, мол, «ведут грандиозную кампанию лжи и клеветы, причем я — их главная мишень»; кстати, и свое решение остаться на посту канцлера он объяснил «слабостью, проявленной англичанами в отношении России».
Эти аденауэровские инсинуации вряд ли заслуживают комментария, что же касается высказываний Макмиллана, то со многим в них можно согласиться. Это относится, в частности, к замечанию насчет поисков козлов отпущения. В числе таковых оказались, к примеру, Кроне и Хехерль, которые якобы обнаружили неспособность руководить парламентскими группами своих партий. Между тем как раз Кроне принадлежит главная заслуга в том, что протестные настроения депутатов, в том числе и от правящей коалиции, вскоре приутихли. Более того, материалы, посвященные аденауэровской афере с несостоявшимся президентством, через две-три недели практически исчезли из колонок популярных газет и журналов. Это тоже была работа Кроне, который, по его собственным словам, «не получил ни слова благодарности» за свое усердие.
