Симона де Бовуар в «Café de Flore», 1944 г.
Вернувшись в Париж, Симона с головой ушла в работу над своей главной книгой. Двухтомник под названием «Второй пол» вышел в 1949 году и произвел эффект разорвавшейся бомбы: в своем труде Бовуар весьма подробно исследовала историю эксплуатации одним полом – мужским – другого пола, то есть женщин, и призывала женщин сбросить наконец ярмо векового рабства. Книга открывалась высказыванием философа Серена Кьеркегора: «Родиться женщиной – какое несчастье! Но в семьдесят раз большее несчастье, когда женщина этого не осознает».
За этот труд Симона де Бовуар была объявлена родоначальницей феминизма и предана анафеме практически всеми мужчинами мира: даже Альбер Камю, бывший ее близким другом, утверждал, что де Бовуар превратила французского мужчину в объект презрения и насмешек. Рассуждения Симоны о праве женщин на аборты, о лесбийском сексе и праве женщины на интеллектуальную жизнь вызвали бурю споров. Сартр гордился тем, что именно он подсказал Бовуар идею этой книги, и всячески поддерживал подругу, демонстрируя их свободный союз как первое доказательство правоты Симоны и установления новых отношений между мужчиной и женщиной.
С 1952 года роман Симоны и Нельсона почти сошел на нет – американского писателя она сменила на молодого – ему было всего 27 лет – журналиста журнала Temps modernes Клода Ланцмана, обаятельного, талантливого и циничного. Симона писала: «Его близость освободила меня от бремени моего возраста. Благодаря ему я вновь обрела способность радоваться, удивляться, пугаться, смеяться, воспринимать окружающий мир». Клод же дал ей смелость и силы написать новый роман «Мандарины», в основу которого легла ее переписка с Нельсоном. Олгрен был взбешен – он не собирался выставлять свою личную жизнь напоказ всему миру: «Черт бы ее побрал, – говорил он в интервью. – Любовные письма – это слишком личное. Я не раз бывал в публичных домах, но даже там женщины держат двери закрытыми». Симона оправдывалась, объясняя ему в очередном письме: «Роман не отражает историю наших отношений. Я пыталась извлечь из них квинтэссенцию, описав любовь женщины, похожей на меня, и мужчины, похожего на тебя». Однако их отношения на этом прекратились. За роман Симона получила Гонкуровскую премию, которая когда-то обошла Сартра, а на гонорар купила себе квартиру неподалеку от кладбища Монпарнас. Туда она – впервые в жизни – пригласила жить мужчину: Ланцман, к немалому неудовольствию Сартра, прожил вместе с Симоной почти семь лет.
Для Сартра в это время главной любовницей стала политика – его небывалая политическая активность вошла в легенды. Его называли самым политически активным философом и самым философствующим политическим деятелем. Однако политика скорее была призвана создать шум вокруг его литературных произведений, самые знаменитые из которых – пьесы «Грязные руки» и «Дьявол и Господь Бог», цикл «Дороги свободы», а также первый том «Критики диалектического разума». Симона де Бовуар вспоминала, что Сартр так напряженно работал над «Критикой», что был вынужден постоянно прибегать к искусственным стимуляторам – не только кофе, виски и табаку, но и наркотикам. По его словам, с транквилизаторами он «соображал в три раза быстрее, чем без них», однако таблетки сильно подорвали его и без того слабое здоровье. Второй том «Критики» так и не был дописан; неоконченным остался и цикл «Дороги свободы».
Нельсон Олгрен
Клод Ланцман, Жан Поль Сартр, Симона де Бовуа
Но даже поглощенный политикой, Сартр оставался верен себе. Когда ему было уже за пятьдесят, он влюбился в семнадцатилетнюю студентку, еврейку из Алжира Арлетт эль-Каим. Однажды она позвонила ему, чтобы обсудить некоторые аспекты труда Сартра «Бытие и ничто». Он пригласил ее в гости, и с тех пор она стала появляться в его доме все чаще и чаще, и в конце концов поселилась там на правах любовницы Сартра. Симона была в ярости: Арлетт не просто спала с Сартром – она не пускала его к Симоне, равно как и Симону к нему, присвоив себе право не только на его время, но и на его труды. Теперь она, а не Симона, стала редактировать статьи Сартра, помогать ему с перепиской и подбирать книги в библиотеке. Когда Арлетт хотели депортировать, он даже решил на ней жениться, однако в конце концов передумал и вместо этого в 1965 году удочерил ее.
Это стало ударом для Симоны: когда-то они договаривались делить мир только друг с другом, не заводить детей и быть вместе, а теперь Сартр завел себе дочь, которая не просто отняла у Симоны его самого, но и в будущем унаследует его деньги, идеи и права на его произведения. Этого Бовуар не смогла простить. В ответ она удочерила свою ученицу (а как некоторые полагают, и любовницу) Сильвию Ле Бон, на имя которой и составила завещание. Но хотя эта ссора почти развела их в Париже, перед лицом всего мира они по-прежнему были вместе. Сартр и Симона постоянно путешествовали: они объездили полмира, от Канады до Китая, от Туниса до Норвегии, встречаясь с самыми разнообразными людьми – от Фиделя Кастро и алжирских крестьян до Мао Цзедуна и советских школьников. Симона продолжала писать: в конце 50-х годов она начала писать автобиографию (в итоге составившую четыре тома), а в 1964 опубликовала роман «Очень легкая смерть», написанный на основе дневников, которые Симона вела у постели умирающей матери. Хотя критика в основном упирала на то, как неэтично и бессердечно было отвлекаться от страдающей ради книги, сам Сартр назвал это произведение лучшей книгой Симоны.
С конца шестидесятых де Бовуар посвятила себя борьбе за права женщин: она требовала для них свобод, казалось бы, очевидных, но по-прежнему недоступных: распоряжаться своим телом, своей душой, своим имуществом. В 1971 году Францию буквально взорвал опубликованный в еженедельнике Le Nouvel Observateur так называемый «Манифест 343», в котором 343 известные женщины признавались, что сделали аборт, – в те времена это считалось во Франции уголовно наказуемым деянием. Текст манифеста был написан Симоной де Бовуар, ее подпись стояла среди прочих. И хотя многие до сих пор считают, что половина подписавшихся никогда не делали абортов, в том числе и Симона, эта петиция все же сделала свое дело: через три года аборты во Франции были разрешены.
Однако любовь снова призвала ее на службу: с начала семидесятых годов здоровье Сартра резко ухудшилось. Он почти ослеп из-за развившейся глаукомы, из-за многолетних злоупотреблений алкоголем и наркотиками у него были проблемы с сердцем и дыханием. Симона, забросив все дела, почти неотлучно находилась рядом с ним, ухаживая и помогая ему в работе. Сартр больше не мог писать, однако продолжал давать многочисленные интервью и диктовать своему секретарю Бернару-Анри Леви. В последние годы он пересмотрел многие из своих прежних убеждений – даже, к ярости Симоны, отказался от атеизма. Он ставил под сомнение даже экзистенциализм – его собственное детище. В день его семидесятилетия у него спросили, как он относится к тому, что его называют экзистенциалистом, и Сартр ответил: «Слово это идиотское. Как вы знаете, я его не выбирал: его на меня наклеили, и я его принял. Теперь я его больше не принимаю». Симона была в ужасе: человек, которому она посвятила всю себя, отказывался от своих мыслей, от всей своей прошлой жизни, важной частью которой она заслуженно считала себя. Она даже пыталась объявить его сумасшедшим, который не знает, что говорит, но не успела.
