Карл Сэндберг - Линкольн

Утром Линкольн посетил военное министерство, прочел первый рапорт майора Экерта и принялся за черновик телеграммы для отзыва Сьюарда. В этот момент ему вручили телеграмму Гранта. Впоследствии Линкольн писал: «Это сообщение изменило мои намерения». Он тут же телеграфировал Гранту: «Передайте джентльменам, что я лично повидаюсь с ними в форте Монро, как только я смогу туда добраться».

Президент торопился с отъездом, который ему хотелось сохранить в тайне. Даже доверенному человеку Николаи ничего не было сказано. Однако отъезд президента стал известен. Уэллес недовольно ворчал на страницах своего дневника: «Никто из членов кабинета не был оповещен об этом шаге, и на всех без исключения это произвело неприятное впечатление».

Линкольн потом рассказал:

— Утром 3 (февраля) эти три джентльмена ступили на борт нашего парохода. Мы со Сьюардом беседовали с ними несколько часов… Мы договорились, что наша беседа носит информационный характер, и ничего не записывалось.

Сьюард послал уполномоченным три бутылки ви-. ски, хотя знал, что Стифенс выпивает за один прием не больше чайной ложечки. Хантер, проведший большую часть своей жизни в Вашингтоне, сердечно спросил Сьюарда:

— Начальник, что с Капитолием? Достроили?

Сьюард описал новый купол и огромную дверь из меди.

Стифенс напомнил слова Линкольна о том, что северяне были не меньше южан виновны в существовании рабства. Он знал северян, которые «считали, что нужно выделить 400 миллионов долларов для уплаты компенсации рабовладельцам».

Хантер сказал, что условия Линкольна, навязываемые населению Юга, дают им только право выбрать безоговорочную капитуляцию и покорность. Сьюард спокойно, с достоинством настоял на том, что «не было такого требования, как безоговорочная капитуляция», или резких слов, означающих подавление и унижение.

Совещание началось с вопроса, заданного Стифенсом Линкольну:

— Мистер президент, неужели нет способа положить конец беде… нарушившей отношения между различными штатами и частями страны?

Стифенс не решился на определение Линкольна «нашей единой, общей страны», но и отошел от термина Дэвиса «две страны».

Новостью для уполномоченных явилось известие о принятии конгрессом тринадцатой поправки к конституции.

Линкольн подчеркнул то обстоятельство, что даже если Конфедеративные Штаты согласятся вернуться в Союз, он не может вступать в соглашения с вооруженными силами, воюющими против его правительства. На это Хантер возразил, что английский король Карл I вступил в переговоры с вооруженным народом, выступившим против его правительства. Хантер долго и пространно аргументировал свою точку зрения, что мир может наступить в результате признания Линкольном права Дэвиса заключить договор.

Потом газета напечатала сообщение Стифенса об ответе Линкольна: «На лице Линкольна было то неописуемое выражение, которое обычно предшествовало моменту нанесения Линкольном сильнейшего удара». Он сказал:

— По вопросам истории я вынужден просить вас обратиться к мистеру Сьюарду — он человек грамотный. Я в этих делах не разбираюсь и даже не претендую на это. Я только ясно пом, ню одно, что в приведенном вами случае Карл сложил голову на плахе.

На этом с Хантером было покончено на некоторое время.

На совещании воцарилась тишина, когда Линкольн, как бы взвешивая слова, сказал, что некоторые вожаки мятежников, безусловно, потеряли право рассчитывать на прощение за величайшее преступление перед законом. Он даже готов сказать, что их нужно повесить за измену.

Последовала длительная пауза, во время которой Хантер долго испытующе глядел на Линкольна. Затем, приятно улыбаясь, он сказал:

— Вы знаете, мистер Линкольн, мы пришли к выводу, что, пока вы будете президентом, нас не повесят… если мы будем хорошо себя вести.

Мистер Линкольн внес определенные предложения. Он считал, что лучше всего будет мятежным штатам немедленно вернуться в состав Союза, а не идти на риск продолжения войны — этим можно усилить враждебность конгресса. Может настать день, когда мятежников будут рассматривать не как совершивших ошибку людей, а как врагов, которых необходимо истребить или разорить.

Тлевшая искорка личной дружбы между Линкольном и Стифенсом вновь разгорелась. Стифенс появился на пароходе в длинном, до пят, пальто из грубой серой шерсти. Линкольн вошел в салон и наблюдал, как карлик из Джорджии вылезал из своего огромного пальто, как он разматывал длинный шерстяной шарф и снимал с себя несколько шалей. Линкольн подошел к Маленькому Алеку, которого он не видел шестнадцать лет, улыбнулся и пожал ему руку.

— Никогда я еще не видел, как такая маленькая шишечка появляется из такой массы шелухи.

Стифенс охотно вспоминал этот эпизод, рассказывал о нем.

Совещание кончилось дружескими рукопожатиями. Народы мира с нетерпением ждали результатов беседы, орды журналистов и политических деятелей гадали о возможном исходе встречи. На прощание Линкольн сказал Стифенсу:

— Итак, мы ничего не смогли сделать для нашей страны. Может быть, я могу сделать что-нибудь для вас лично?

— Нет, ничего.

Тут же бледное лицо Маленького Алека оживилось.

— Вот если бы вы могли вернуть мне моего племянника… Он уже двадцать месяцев пленник на острове Джонсона.

Осветилось и лицо Линкольна.

— Буду рад сделать это для вас. Дайте мне его имя.

Уполномоченные отправились на свой пароход. Затем к нему пристала шлюпка с негром на веслах: Сьюард прислал южанам корзину с шампанским. Они помахали Сьюарду платочками в знак благодарности. Тогда Сьюард крикнул им через рупор:

— Шампанское оставьте себе, но негра верните!

Поездка Линкольна в крепость Монро, слухи об этой поездке «создали форменную панику среди радикальных членов республиканской партии, которые готовились наброситься на президента, если он хоть в чем-нибудь уступит Югу», — писал в Санкт-Петербург русский посол барон де Стекль.

Между президентом и ультра-радикалами установились прохладные отношения. «Они опасаются, что теперь, после повторного избрания, он попытается освободиться от их опеки». Русский посол цитировал слова одного из «ультра», сказавшего ему. «Мы переизбрали мистера Линкольна не за его способности, а лишь потому, что он пунктуально выполняет указания партии. Он должен согласиться с нашими решениями, каковы бы они ни были, иначе мы найдем способ сокрушить его. Мы хотим полностью подавить Юг, низвести его на положение управляемой территории».

Вашингтон лопался от бешенства и любопытства. Нью-йоркская биржа нервничала и тряслась в лихорадке. Спекулянты золотом сгорали от желания действовать, но не знали, что предпринять.