— Приободрите меня, я немножко робею. — Затем пошутил: — У меня есть честолюбивое желание — представьте меня, пожалуйста, мадемуазель Жанне.
Гюго сказал девочке:
— Жанна, представляю тебе императора Бразилии.
Она с разочарованным видом пролепетала:
— А почему он не так одет?..
Когда поэт сказал:
— Представляю вам своего внука, ваше величество, — император ответил:
— Здесь только одно «величество» — Виктор Гюго.
Дон Педро принял приглашение прийти к поэту на обед во вторник — в качестве простого путешественника, наравне с обычными гостями, бывавшими у Гюго в этот день.
Сенат напоминал потревоженный, гудящий улей. Виктор Гюго, главный вождь врагов Мак-Магона, поставил в комиссии существенный вопрос: «Если президент распустит палату депутатов и все же будет побит, подчинится ли он воле нации?» Присутствовавший на заседании министр г-н де Мо не осмелился ответить. Двадцать второго июня Виктор Гюго произнес большую я прекрасную речь против роспуска палаты:
«Я очень хотел бы поверить клятвам в верности, но я помню, как однажды мы уже поверили им… Не моя вина, что я это вспомнил. Я вижу сходство, которое весьма меня беспокоит, и беспокоюсь я не за себя, ибо мне нечего терять в жизни, а в смерти я обрел бы все, — я беспокоюсь за свою страну. Господа, прислушайтесь к словам седовласого старика, уже видевшего то, что вам, быть может, тоже придется увидеть, — у которого нет на земле других интересов, кроме ваших, и который дает все вам, друзьям и врагам, советы с полной искренностью, ибо он уже так близок к вечной истине, что неспособен ни ненавидеть, ни лгать.
Вас втягивают в авантюру. Так послушайте же того, кто уже пережил ее. Вам предстоит столкнуться с неведомым. Послушайте же того, кто говорит вам: „Я это неведомое знаю“. Вам предстоит взойти на корабль, чей парус уже колышется на ветру, и скоро этот корабль отправится в большое и как будто многообещающее путешествие. Послушайте же того, кто говорит вам: „Остановитесь! Я уже испытал кораблекрушение!..“»[224]
Левые горячо аплодировали ему. На следующий день восьмилетняя Жанна, войдя в его комнату, спросила:
«Ну как, в Сенате хорошо прошло?»
В Сенате прошло очень хорошо — но речь убедила лишь тех, кто и прежде был убежден в правоте оратора.
Роспуск палаты был принят незначительным большинством: сто сорок девять голосов против ста тридцати. На новых выборах республиканцы прошли в подавляющем большинстве: триста двадцать шесть мест против двухсот. Мак-Магон не смог теперь сохранить свои позиции. «Надо или подчиниться, или удалиться», — сказал ему Гамбетта. Он подчинился, а потом удалился подал в отставку. Роль Виктора Гюго в победе левых была ограничена его преклонным возрастом и тем, что он уже отошел от дел, но она была бесспорной. Теперь он «стал в Третьей республике олицетворением патриарха и учителя».
У патриарха была не одна-единственная Руфь. Каждый день после завтрака он уходил из дому, из «адского своего дома», где Локруа, которого полюбила Алиса, держал себя как фрондирующая власть, а мрачно настроенная Жюльетта постоянно обследовала карманы, потайные ящики, интимные записки Гюго. Он то отправлялся к Бланш, то навещал Мари-купальщицу, так как «жизнь не задалась» у вианденской ундины и в письмах к Гюго неудачница вновь просила о помощи. Она проживала на Крымской улице, неподалеку от парка Бют-Шомон и авеню Германии[225], куда можно было доехать на трамвае — Площадь Звезды Монтолон — Тронная площадь. В записных книжках Гюго 1875–1878 годов слова: Крым, Шомон, Германия и Star — Month[226] обозначали Мари Мерсье. Из записей видно, что он возил Мари в Бют-Шомон на «пряничную ярмарку» и на кладбище Пер-Лашез. «Я обычно пользуюсь трамваем, имеющим маршрут от площади Звезды до Тронной, и омнибусами — линии Батиньоль — Ботанический сад, — писал Виктор Гюго по случаю нового, 1878 года президенту правления Генеральной компании омнибусов, — позвольте мне передать через ваше посредство кондукторам и кучерам обеих линий пятьсот франков…»
В то же самое время Виктору Гюго напомнила о себе госпожа д’Онэ, проживавшая на улице Риволи в доме № 182, и попросила у него денег. «Я подарил ей две тысячи франков, — записал он. — Послал немедленно». Кто разбивает сердца, платит за это.
5. «Искусство быть дедом»
В 1877 году Гюго опубликовал сборник стихов «Искусство быть дедом». Он всегда любил детей, он понимал их, он искренне восхищался их самобытностью, естественностью, поэтичностью. Трагически лишившийся сыновей и дочерей, он горячо привязался к своим внукам и питал к ним благоговейную любовь. Жорж был красивый и серьезный мальчик, Жанна веселая шалунья. Дедушка играл с ними, рисовал их портреты, хранил их башмачки, как Жан Вальжан хранил детские башмачки Козетты. Он записывал их словечки.
Жанна говорила: «Я была просто прелесть какая умная у Папапа, ни одних слов не говорила».
Записная книжка Гюго, 31 октября 1873 года:
«Жорж нарушил запрещение матери, касавшееся банки с вареньем, и после этого сказал мне: „Папапа, можешь ты мне позволить, что я ел нынче утром варенье?..“»
29 октября:
«Вчера вечером я нашел у себя в постели куклу: Жанна положила ее на подушку, чтобы она „побаинькала“ (поспала) вместе с Папапа».
Подобные находки приводили его в восторг. Он позволял внукам раскладывать игрушки на его рукописях.
12 ноября 1873 года:
«После завтрака поехали в Сен-Манде, она (Ж. Ж.), я и маленькая Жанна. Бедная моя дочь устроена сколь возможно хорошо; она спокойна, чувствует себя хорошо. Жанна поцеловала свою тетю и много говорила о ней на обратном пути…»
По дороге домой остановились, зашли в кондитерскую. В четыре с половиной года (14 февраля 1873 г.) Жорж присутствовал на возобновленном представлении «Марион Делорм» и на следующий день твердил с утра до вечера: «Вот в красном там палач проходит!» Около Собора Парижской Богоматери Жорж с гордостью говорил: «Башни Папапа». Гюго торжественно делал надписи на своих книгах, которые дарил внукам. На экземпляре «Грозного года», предназначенном Жоржу, он написал: «Жоржу — через пятнадцать лет»:
Спокойно подвожу итог пути:
Мне суждено уйти, тебе — расти…
А на экземпляре, подаренном Жанне, было написано:
Ты — ангел в этой жизни трудной, странной.
Стань женщиной, но… оставайся Жанной!
Он требовал от снохи, чтобы его маленькие внуки Жорж и Жанна присутствовали на всех званых обедах. Няньки могли уложить их в постель только в одиннадцать часов вечера. Но иногда, вспоминает Жорж, «мы засыпали прямо за столом, убаюканные гулом голосов. Эдмон Гонкур мне рассказывал, что как-то раз Жанна уснула с куриной ножкой в руке, уткнувшись щекой в тарелку…».
